Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - читать онлайн книгу. Автор: Захарий Френкель cтр.№ 98

В Лондоне мы побывали в одной из наиболее густонаселенных беднотою частей города — в Шордиче, где ознакомились с работой мусоросжигательной печи. Без всяких промежутков и без каких бы то ни было «защитных зон» среди плотно застроенных кварталов построена эта Горсфолевская печь. Сжигается мусор из экономических соображений при недостаточно высокой температуре. Выгружается ещё не совсем сгоревший, сильно дымящий, не окончательно обратившийся в шлак, а лишь обуглившийся мусор. Рабочие остаются всё время в дыму. Дым стелется по двору, но эта сторона дела никого не беспокоила. Предприниматель доволен тем, что получающаяся при сжигании избыточная тепловая энергия идёт на нагревание воды, а идущие на снабжение соседней бани горячая вода и пар подымают доходы предприятия. Особых забот об охране от дыма рабочих и окружающего населения мы так и не видели.

С большим интересом один из воскресных дней мы провели в Лондонском ботаническом саду (Кюгардене) с его великолепными аллеями и с полной свободой ходить не обязательно по дорожкам, а и по газонам, и по зарослям. Мы отдали также дань осмотру нашумевшего в то время «города-сада» Лечворта, а в окрестностях Лондона — рабочего посёлка, построенного по типу «города-сада» — с узкими жилыми улицами, очень красиво обсаженными персиковыми деревьями.

Большое впечатление осталось от посещения Вестминстерского аббатства с его в самом соборе находящимися надгробными плитами и памятниками. Врезалась в память надпись на могильной плите И. Ньютона, полная гордости за мощь человеческого ума: «Sibi congratulentur mortales tale tantumque exsistisse humani generis decus» («Пусть смертные возрадуются, что на свете существовало такое великолепное украшение рода человеческого»), и выражающая безутешную скорбь о гении скульптурная группа над гробовой доской Шекспира.

После Лондона мы несколько дней провели в Париже, где, разумеется, прежде всего, посетили Пастеровский институт. Работавший в нём Илья Ильич Мечников показал нам не только лаборатории, но и зал с гробницей Л. Пастера. В довольно долгой беседе с нами Илья Ильич выражал сомнение, можно ли в отсталых в культурном и техническом отношении русских городах применить те достижения, которые мы видели в Берлине, Лондоне и Париже. С большою нетерпимостью и некоторым раздражением человека, не привыкшего слышать возражения, он отнёсся к моим замечаниям, что ни в Лондоне, ни тем более в Париже мы решительно ничего не видели и не могли видеть, что по уровню техники и санитарно-техническому совершенству стояло бы много выше того, что есть у нас. Поля орошения Московской или Одесской канализаций не хуже, а по существу лучше устроены и правильнее эксплуатируются, чем сдаваемые в аренду орошаемые участки парижских полей; больница Клода Бернара ^[172] в Париже по организации и постановке обслуживания инфекционных больных не выше, а ниже Боткинской больницы в Петербурге. Небольшие земские больницы на практике доказывают, что они могут осуществлять и осуществляют все лучшие мировые достижения санитарной техники и больничной гигиены; безукоризненно оборудованные операционные, хорошо устроенное водоснабжение и канализация и образцово работающие поля орошения или иные очистные сооружения у нас устраиваются в десятках земских больниц, и нам полезно учитывать новые приёмы и установки зарубежной техники для возможного применения у нас. На русскую действительность Мечников смотрел глазами высокомерного западноевропейского учёного, и это сквозило во всей его беседе.

При осмотре крупнейшей Парижской больницы имени Клода Бернара нельзя было подавить чувство изумления, — как можно было выбрать такое неудачное местоположение для лечебного учреждения — между двумя железнодорожными линиями, в местности, лишённой каких бы то ни было древесных насаждений. По сравнению с Тотнемской больницей Лондона крупнейшая и пользующаяся наибольшей известностью Парижская больница производила впечатление учреждения, содержащегося неопрятно. В Лондоне, как и у нас, главным ответственным лицом, направляющим всю жизнь больницы, был врач. При всей простоте, с которой держал себя при обходе больницы профессор Томсон, чувствовалось, как непререкаем его авторитет в глазах как низшего, так и самого высокого персонала. В Парижской больнице правили и направляли её деятельность не главный врач и не врачи вообще, а администрация в лице директора (не врача) и его помощников. А французская администрация, как мы имели случай убедиться в других случаях, проникнута бюрократическими нравами и приёмами приказного ведения дела.

Отдавая дань обычной программе осмотров Парижа, мы, разумеется, побывали в Соборе Парижской богоматери (Нотр-Дам де Пари), в Версальском парке и дворце, спускались в знаменитые крупные водосточные каналы парижской общесливной канализации, прошли по одному из таких каналов от Севастопольского бульвара до ливнеспуска, выведшего нас к Сене. Действительно заслуживали внимания осмотренные нами двухъярусные подземные резервуары воды, приходящей в Париж из отдалённых на многие десятки километров ключей в бассейне реки Луары. Над этими подземными бассейнами высится покрытая зеленью гора, а в самом парке, на его прудах плавают стаи красивых птиц (гагары, нырки, лебеди и пр.).

Парижское санитарное хозяйство — общесливная канализация, утренний уличный туалет со спуском в уличные водостоки всякого мусора, остатков, отбросов из лавчонок и уличного смёта для того, чтобы потом всё это вылавливать, выбирать и выделять на станциях предварительной очистки сточной жидкости в Клиши перед выпуском воды на поля орошения, не производили того впечатления рационально построенной, экономически целесообразной системы, какое оставила у нас система санитарного благополучия Берлина. В Париже преобладала погоня за показной стороной, за внешним благоустройством.

Неделя, проведенная после Парижа в Цюрихе, благодаря дружескому вниманию и непосредственному руководству Фёдора Фёдоровича Эрисмана, обогатила нас знакомством с образцовой стройной системой санитарно-гигиенического благоустройства города. Фёдор Фёдорович в многочасовых беседах исчерпывающе обрисовал нам систему санитарного дела в Швейцарии, системы благоустройства и жилищно-коммунального обслуживания населения. Он принял личное участие в экскурсиях и показывал нам снабжение крытого рынка холодильными установками, водопроводную станцию с префильтром и фильтрами, хорошо налаженную систему очистки города с использованием шлаков на мусоросжигательной станции для изготовления строительных шлакоблоков и плит. Фёдор Фёдорович показал нам народную столовую, рабочий клуб, дом культуры с безалкогольными напитками и целые кварталы рационально построенных домов с квартирами для служащих и рабочих коммунального хозяйства. Во всех этих учреждениях, так же как и в осмотренной нами по совету Эрисмана детской больнице и в школах, санитарно-гигиеническая сторона их содержания и режима была тщательно продумана и проводилась в полной мере. Во всём видна была систематическая забота о создании наиболее благоприятных гигиенических условий, наиболее здоровой обстановки. Гигиеническая теория и знание не расходились здесь с делом, с практикой. Нельзя было не видеть в этом и не ощущать влияния большой обаятельной, цельной личности замечательного гигиениста и редкого по душевной глубине и одарённости человека, каким в действительности был Фёдор Фёдорович Эрисман, долгие годы стоявший в первом ряду творцов и созидателей нашей русской общественной медицины последней четверти XIX столетия.