Далёкие милые были - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Никоненко cтр.№ 8

– Ну, теперь каждый день будем есть картошку с маслом! – объявила она, вернувшись с завода.

Определили маму работать в горячем цеху – особо вредное производство, работала с плавиковой кислотой.

– Она, зараза такая, эта плавиковая, стекло проедает. Держать её можно только в парафиновой корзине, – говорила про неё мама. На пенсию она уйдёт в сорок пять лет.

Перед Новым, 1946-м, годом отец закончил службу в пожарной команде, вышел на «гражданку» и был премирован за отличную службу яловыми сапогами. Ему предложили с нового года возглавить охото-рыболовную секцию спортобщества «Динамо». Отец дал добро – охота всегда была ему по душе.

А Новый год поехали встречать к тёте Нюре, папиной сестре. До Гоголевского бульвара дошли пешком, перешли бульвар, сели на «аннушку» – трамвай «А», который ходил по Бульварному кольцу, – и поехали на Пушкинскую площадь. У памятника Пушкину (он тогда ещё был на Тверском бульваре) стояла ёлка, украшенная бумажными шарами, хлопушками и игрушками. А около ёлки, на возвышении, по золотой цепи ходил большой кот со светящимися мигающими глазами. Он двигался в одну сторону, останавливался, разворачивался и возвращался. Папа тогда сказал про него: «Идёт направо – песнь заводит, налево – сказку говорит». Кот был вырезан из фанеры, стоял на задних лапах и ездил туда-сюда, туда-сюда. Ребятню – мальчишек и девчонок – он просто завораживал, не хотелось от него уходить.

Тётя Нюра работала в каком-то важном государственном доме, жила в гостинице «Центральная», в отдельном номере. Гостиницу отдали под жильё, она и сейчас стоит, только улица теперь не Горького, а старого названия – Тверская.

К тёте Нюре пришли брат Ваня с женой тётей Катей и сестра Оля с мужем дядей Костей и сыном Володей. Проводили, с благодарностью за Победу, старый год, под кремлёвские куранты встретили Новый. И помню, тётя Нюра сказала, что она загадала желание – собрать всех братьев и сестёр за одним столом. Я скоро уснул и проснулся уже дома.

В нашем подъезде на втором этаже жила замечательная еврейская семья, фамилия их была Соловейчики. Они жили в отдельной квартире – их не уплотнили даже после 1917 года. Дело в том, что старший Соловейчик – дядя Миша (он, наверное, был Моисей), высокий, с большой седой бородой, глуховат, потому и громкоголосый – при строительстве этого дома в 1911 году был прорабом. А может, их не уплотнили за какие-либо другие заслуги дяди Миши. Их, Соловейчиков, в квартире было четверо: сам, жена, дочь и внучка.

С его внучкой Маргариткой я играл во дворе нашего дома. Она была такая забавная – так весело хлопала глазками с длинными ресницами, так сладко улыбалась пухлыми красными губками и как-то совсем не по-детски откидывала назад свои чёрные, крупно вьющиеся волосы. Я к ней очень привязался. Меня стали приглашать к ним в гости, и скоро я уже сам, без приглашения, зачастил ходить туда. У них всегда пахло чем-то острым – не то чесноком, не то уксусом. Жена дяди Миши раскладывала на столе карты, а дядя Миша нет-нет да и поправит её: «Этого валета на эту даму». Мама Маргаритки тётя Мира была на работе, и мы с Маргариткой играли столько, сколько хотели. Когда наступало время обеда и бабушка с дедушкой сажали Маргаритку за стол, я сразу же уходил домой, несмотря на настойчивые предложения остаться (это моя мама наказала мне, чтобы я кушал дома). Также мама учила меня, чтобы я у чужих незнакомых дядей и тётей ничего не брал: никаких конфет и шоколадок, никаких игрушек – они могут быть отравлены. Незнакомые дяди и тёти могут быть шпионами, которые хотят отравить всех советских детей. И чтобы ни с кем никуда не ходил, что бы ни предлагали посмотреть или даже подарить.

По субботам после работы мама брала меня с собой в баню. Мы переходили Садовое кольцо, шли через Бородинский мост и спускались с моста налево – баня стояла у Москвы-реки напротив Киевского вокзала. Голые тёти меня совсем не интересовали, а вот одна девочка просто приковала моё внимание как-то раз. Она стояла в шайке с водой, ей было, наверное, лет двенадцать, и её мама тёрла её мочалкой. Она стояла шагах в трёх от меня, и я не мог оторвать от неё глаз – такая она была красивая. Она совсем не была похожа на всех тёть, а была похожа на очень молодую женщину первого своего цветения. Пока моя мама мыла голову, я разглядел её так, что помню её и сейчас. Ополоснув волосы, мама заметила, как я завороженно смотрю на девочку, посадила меня в шайку с водой и повернула к себе, но голова моя сама поворачивалась в сторону девочки. Мама крутила шайку – я крутил головой. Мама стала намыливать мне голову, чтобы я от мыла закрыл глаза – ничего не помогало, водой из своей шайки я промывал глаза, капризничал и смотрел на девочку. На нас начали обращать внимание: кто-то из тёть смеялся, другие качали головами. Мама взяла меня на руки и унесла в предбанник, я расплакался. Дома мама сказала отцу:

– Всё, теперь ты будешь ходить с ним в баню – в женской ему делать нечего. От горшка два вершка, а туда же…

В баню стал ходить с отцом, узнал, что такое парилка. Увидел, сколько после войны обрубленных по рукам и ногам калек, особенно страшными мне показались протезы.

Вернулся живым с фронта папин брат дядя Андрюша, муж тёти Сони в Иванькове.

– От Сталинграда до Берлина на пузе прополз, – шутил он, – свезло: ни одной царапины.

Поел, попил чаю, трофейный платок мне на голову повязал и заспешил домой к тёте Соне и к детям – Эле и Вовке.

Весна 1946 года. Отец принёс в мешке из-под картошки грачей – полмешка там было. Он ездил по работе в охотхозяйство «Бекасово», там и настрелял. Грачей раздали всем соседям по квартире. Все их дружно ощипывали, потрошили и варили – и все отца благодарили.

– А не хуже курицы, – сказала тётка Груша.

В другой раз отец привёз уток, на моё пятилетие – чирков, а то и «царская дичь» попадала к нам на стол – вальдшнепы и бекасы.

Вернулась с фронта Ксения Российская – вернулась с большим животом. Из разговоров взрослых я понял, что у неё там, в животе, в темноте живёт ребёночек, и он скоро выйдет на свет.

После майских праздников тётя Мира повела Маргаритку и меня в Театр кукол смотреть спектакль «Кошкин дом». Погас свет, и началось чудо! Началась сказка! Сказка про нехорошую тётю Кошку и очень хороших котят. Дядя Миша мне и Маргаритке недавно читал сказку «Кот в сапогах», и вот теперь в театре я подумал, как много сказок о котах и кошках. Я вспомнил учёного кота у памятника Пушкину, с мигающими глазами, потом этот хитрый-хитрый Кот в сапогах, и вот нехорошая тётя Кошка и бедные котята.

Как только начали играть, я встал и уже не садился. Мы с Маргариткой и другой ребятнёй смеялись, кричали, переживали весь спектакль. Я был громче всех. Когда возвращались домой, никак не мог успокоиться и показывал козла и свинью:

Маргаритка визжала от восторга. Потом мы вместе кричали на весь троллейбус:

Тётя Мира пыталась нас угомонить, но куда там! Нашему веселью не было предела.