В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Евгения Владон cтр.№ 217

— Все сегодня мы, конечно, посмотреть не успеем, но хотя бы заложить начало вполне даже да. И тебе действительно не помешает провести несколько часов на свежем воздухе. За эту неделю ты итак была ограничена в своих передвижениях практически до замкнутого пространства: салон машины, подземный гараж, работа, квартира на Лайтвуд-Парк; дом-работа-лифты.

— Мы едем куда-то конкретно? — на самом деле тебе было не так уж и интересно знать об этом, но хотя бы иметь представление, на что рассчитывать и ждать.

— Здесь недалеко. На набережную в парке Солт-Ривер-Сквер.

Улыбка как-то уж быстро сошла с его губ, как и взгляд стал слишком уж "задумчивым", заскользив по твоему лицу знакомыми изучающими мазками, от которых тебе и раньше становилось не по себе, а сейчас и подавно. Сердце выдало предательской аритмией не самого приятного волнения. Fuck.

Ну почему именно сейчас? И что теперь? Что все это значит? Тебе начинать бояться уже сейчас? Полет закончен?

Глаза и голова сами потянулись вслед за ощущением передаваемого движением автомобиля. Ты смотрела в оконный ряд панорамного экрана лимузина, пока он мягко разворачивался, намереваясь припарковаться с секунды на секунду в каком-то незнакомом тебе месте (можно подумать все остальное места в этом городе были уже тобой исследованы вдоль и поперек). Ты все равно не смогла разглядеть и части захваченной картинки, а тонированные окна изменяли даже натуральные цвета. Правда, стволы вековых деревьев тебе все-таки удалось рассмотреть и может светлую дорожку аллею из гранитной брекчии — одну из нескольких и самых к вам ближайших.

— Возьми с собой сумочку. — не вполне понятный приказ (она тебе и в ресторане не особо-то понадобилась), но тебя отвлекло движение его рук, когда он убрал левую со спинки сидений и начал натягивать поочередно на ладони черные перчатки из натуральной кожи.

Еще одно из его исключительных действий, от которых у тебя начинали путаться мысли, эмоции и противоречивые предчувствия. Всего десять или двадцать секунд, а твое тело под несколькими слоями далеко не плотных одежд уже покрылось липкой испариной и ломотой болезненного жара.

Сумочку-то ты взяла, только не заметила, как вцепилась в нее сжавшимися пальцами.

— Выходим, Эллис, уже приехали…

Трижды fuck.

Но что он мог сделать с тобой и тебе на улице, да еще и в общественном парке? — Ты уже забыла, что он сделал с тобой в поезде метро? До чего умудрился довести там и совсем еще недавно в зале ресторана "Роял-Плаза"?

Сердце ломанулось о ребра грудной клетки мощным ударом, словно и вправду намеревалось проломить кости и вырваться на свободу… успеть вырваться, до того, как его рука легла на дверную ручку и впустила в салон машины яркий свет, резкие звуки, "оглушающий" шум улицы и поток свежего воздуха. Пора выбираться из кроличьей норы Эллис… и добро пожаловать в "Чудесный Сад".

Все хорошо. Это только прогулка по парку и набережной, в этом нет ничего криминального. Он же сам только что сказал, что тебе это нужно для поднятия тонуса и разгона застоявшейся крови (как будто он не делает это с тобой в своих пыточных комнатах на своей холостяцкой квартире. После парочки подобных сеансов можно смело не ходить в спортзал целый месяц).

— Не холодно? Не слишком освежает? — это одна из его завуалированных шуточек или попытка вернуть тебя на землю? Только вот последнего тебе никак не хочется совершать… Не сейчас. Ты не готова. Ты слишком высоко взлетела, чтобы сорваться с такой высоты за считанные мгновения и не заметить этого.

Но холод воздуха и захватывающе яркая картинка напротив вогнали куда больше подкожных страхов и выписанных себе заранее и собственноручно свежих доз отрезвляющей боли. Дэниэл Мэндэлл-младший в "лучах" ослепляющего дневного света (увы, солнце скрыто за пасмурной дымкой ноябрьских туч и там наверху, наверное, очень и очень холодно, в тех самых снежно-дождевых облаках — намного холоднее, чем здесь внизу… под его заботливыми руками и сверх внимательным взглядом). Когда в последний раз ты видела его лицо при таком четком и естественном освещении да еще и с такой близи? Ресторан не в счет, там слишком много искусственного света с затхлыми испарениями чужих голосов, мыслей, дыхания и не слишком сочетающихся друг с другом запахов, от которых режет и слезятся глаза, а не только щиплет нос и першит в горле. Сейчас все по другому. Вы же в ином измерении, вы только что вернулись в его реальность, в ту часть, где ты еще не была, и поэтому пока еще не знаешь, хочешь увидеть ее всю или же вернуться обратно, чтобы забиться в углу уже знакомой тебе черной дыры и не вылазить оттуда, пока все не закончится… (не закончится Что, Эллис, о чем ты вообще?)

А он как ни в чем не бывало поправляет на тебе воротник пальто и проверяет застегнуто ли оно на все пуговицы потайной планки или ты все же умудрилась пропустить парочку. И тебя при этом тянет прижаться спиной к машине и застыть в этой почти интимной позе, почти в его объятиях и гори все остальное синим пламенем.

Нет, тебе вовсе не холодно, разве что лицо немного обжигает или растирает сухой наждачкой морозного холода. Вы же в Леонбурге, в северной столице, здесь всегда холода наступают раньше, и если ты не будешь держаться за него, льнуть к его сильному горячему телу, то замерзнешь быстрее, чем вы успеете отойти от машины на несколько шагов.

— Морозно… — единственное, что вылетает из твоего рта со слабым облачком теплого дыхания. И тебе почему-то очень трудно отвести глаз от его лица, скорее еще сильнее тянет поднять руку и прижать горящей ладошкой к его холодной, идеально выбритой щеке.

Боже, сколько контрастных деталей на живой фактуре чистой кожи — миллиарды мельчайших линий, точек, пор и неповторимой прорисовки индивидуальных черт, которые едва ли воссоздашь на той же высокохудожественной фотографии. Не удивительно, что тебе ТАК непреодолимо захотелось дотронуться до них, вспомнить это умершее десять лет назад ощущение, вновь пропустить его через сенсоры своих дрожащих пальчиков и сомлеть окончательно, когда это наконец-то произойдет (ты же сделаешь это, да, Эллис, рано или поздно попросту не выдержишь и сделаешь). По щеке, твердой линии скулы и подбородка, по светлому контуру упругих губ, согреваясь его горячим дыханием… пока взбесившийся пульс ваших сердец не сольется в одну синхронную ЭКаграмму.

Интересно, если бы ты сделала это сейчас, как бы он отреагировал? Отшатнулся? Перехватил бы твою руку и… тут же наказал?

Как?

Последние мгновенья ускользающего совершенства и чуда… Ты так и не осмелилась поднять руки.

— Пара градусов тепла, мороз был ночью и утром. Думаю, за десять минут прогулки не окоченеешь.

Нет, если он позволит тебе держаться за себя и прижиматься к нему… Он же не заставит идти тебя следом подобно собачке на невидимом поводке — это было бы слишком даже для него, хотя куда более приемлемей к данной ситуации, чем то, что он совершит на самом деле.

И он действительно делает шаг назад, но всего на пару секунд, чтобы потянуть за собой за руку, и пропустить твою неуверенную ладошку в кольцо подставленного локтя. Очередной гулкий толчок сердца с отдачей по горлу и глазам, и тебя снова накрывает душным саваном болезненной реакцией на все его действия. Почему он это делает, откуда такая невозмутимая апатия к окружающему миру и возможным свидетелям подобного поведения? Уже в который раз он игнорирует общепризнанные правила социума и тот факт, что он женат, достаточно известен среди праздной публики и каждый его зафиксированный со стороны шаг может в любую секунду стать общественным достоянием всего мира, а не одного лишь Леонбурга. Откуда такое пренебрежение ко всем и вся и даже к тебе? Если его жена и привыкла к его столь неординарным выходкам (хотя, как вообще можно к такому привыкнуть?), то ты явно была к ним не готова (до сих пор и все еще). Конечно, идти под ручку с главой компании "Глобал-Вижн" в общественном парке на глазах у стольких прохожих — это и близко не стоит с тем, что он творит с тобой за стенами своей квартиры. Пусть никто из них и не догадывается, что между вами происходит на самом деле, но ты же знаешь. Ты-то помнишь и чувствуешь все. Каждую метку и пульсирующий след от каждого удара и проникновения — голоса, слова, плети, члена… И именно последним тебя больше всего и режет, будто ты на самом деле боишься, что эти метки проступят и их увидят все: на твоем бледном лице, в твоих расширенных от несходящего волнения и страха глазах. Увидят, поймут, зафиксируют в собственной памяти и расскажут всему миру, почему это Алисия Людвидж — известнейший фашион-фотограф гуляет по Леонбургу со своим главным боссом Дэниэлом Мэндэллом-младшим? Какие еще напрашиваются выводы у встречных людей, когда они смотрят на вас, смотрят, как ты пугливо жмешься к боку своего Хозяина и старательно прячешь взгляд на носках собственных полусапожек, будто пытаешься приноровиться-подстроиться к ровному шагу вышагивающих рядом сильных мужских ног в черных брюках и в кожаных туфлях демисезонной модели. Был бы на тебе сейчас толстый шарф или обмотанная вокруг шеи шаль — закопалась бы в них нижней частью лица вместе с носом.