По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918 - читать онлайн книгу. Автор: Яков Мартышевский cтр.№ 93

Прежде чем перейти к описанию тяжелого боя под Домбровицами, я хочу остановить внимание читателя на том, что произошло в это время на Карпатах. К этому времени почти весь Карпатский хребет был уже в наших руках. Непреодолимая естественная преграда, как Балканы в Турецкую войну, была пройдена нашей армией, но это стоило ей неисчислимых жертв, которые сильно надорвали ее мощь! Силы ее иссякли, и вопрос уже был не о том, чтобы двигаться вперед, а чтобы только как-нибудь удержать за собой Карпатский массив, доставшийся нам такой дорогой ценой и имевший огромное стратегическое значение. Фельдмаршал Гинденбург, этот талантливый немецкий полководец, как нельзя лучше учел удобный момент для разгрома России. Он знал, что русская армия истощена, что у нее нет снарядов, что тыл ее не укреплен, хоть шаром покати, а внутри Россия, раздираемая политическими дрязгами и раздорами, сама себе готовит гибель. Покончив с Россией и заставив ее заключить сепаратный мир, Гинденбург тем легче надеялся добить Францию. Стратегический размах был широк, и, таким образом, наступлению на Восточном русском фронте придавалось немецким штабом исключительное значение. Ведь от успеха этого наступления фактически зависел исход войны. А ведь это для Германии значило быть или не быть. Вот почему австро-германская армия в 1915 году бросила на русский фронт все, что могла. В течение всей весны 1915 года немцы лихорадочно готовились к решительному наступлению по всему фронту. Главный удар пришелся на Карпатах несколько левее Тарнова, где произошел чудовищный прорыв, все более и более разраставшийся в глубину, ликвидировать который не было у нас ни силы, ни возможности… Впервые за всю войну в этом прорыве был применен германской армией изобретенный знаменитым генералом Макензеном способ действия так называемой артиллерийской фаланги, известной широкой публике больше под названием ураганного огня. Незадолго перед наступлением пехоты против участка, подлежащего прорыву, устанавливается в несколько рядов артиллерия. Впереди обыкновенно ставятся легкие батареи, за ними – мортирные, позади них – тяжелые 6-8-дюймовые и, наконец, сзади всех устанавливаются 11- и 12-дюймовые гаубицы. Вся эта мощная артиллерийская фаланга открывает ураганный огонь на участке в две-три версты и бьет в продолжение нескольких часов по передовой линии, по резервам, по нашим батареям. Ничто не может противостоять силе этого ураганного огня. Сотни и тысячи тяжелых и легких снарядов сметают и уничтожают проволочные заграждения и окопы с их защитниками, беспрепятственно и почти без потерь позволяя наступающей пехоте занять атакуемый участок и затем расширить прорыв в стороны и в глубину. Ликвидировать такого рода прорыв возможно только имеющимися под рукой сильными резервами, а ими-то и не располагала русская армия в начале 1915 года. Вот почему Карпатский прорыв, а также прорывы в других местах русского фронта приняли катастрофический характер. Как мы впоследствии узнали, Карпатский прорыв произошел следующим образом. Накануне дня прорыва назойливо кружились германские аэропланы, производя воздушную разведку и сбрасывая в тылу бомбы. Многочисленные разнокалиберные батареи производили пристрелку. Чувствовалось, что надвигалась страшная катастрофа, предотвратить которую не было никакой возможности. Утром следующего дня, едва только взошло из-за гор яркое солнышко, как, точно по уговору, ахнули все разом сотни неприятельских орудий, и земля задрожала от их оглушительного, непрерывного рева. Начался ураганный огонь, длившийся несколько часов. Передовая линия N-ской пехотной дивизии заволоклась облаками пыли, дыма и огня рвущихся снарядов. В какой-нибудь час окопы и проволочные заграждения были сравнены с землей. Наши батареи, пытавшиеся было отвечать, в несколько минут были приведены к молчанию. Они были буквально засыпаны неприятельскими снарядами. Взлетали на воздух зарядные ящики, силой взрыва тяжелых снарядов орудия переворачивались, некоторые из них вдребезги развивались. Орудийная прислуга в панике разбежалась.

Немцы настолько были уверены в подавляющей силе этого ураганного огня и в успехе боя, что вслед за наступающими колоннами пехоты они двинули свои обозы. Части N-ской пехотной дивизии, занимавшие передовую линию и не имевшие прочных тяжелых блиндажей, были смешаны с землей, а жалкие остатки этих обезумевших от ужаса людей бросились врассыпную, тщетно ища спасения, но повсюду их настигала смерть. В довершение неописуемой паники несколько бронированных германских аэропланов низко спустились над землей и расстреливали из пулеметов в беспорядке отступавшие части N-ской пехотной дивизии. Это был настоящий ад. Между тем колонны немцев без всяких потерь прошли нашу передовую линию и, не встречая сопротивления, двинулись в глубь нашего расположения. А за ними, как гигантский таран, неотступно двигалась мощная артиллерийская фаланга… Теперь обратимся к нашему рассказу.

Слухи о неудаче на Карпатах дошли и до нас. Это было настолько неприятно, что просто не хотелось верить в справедливость их. А тут еще немцы переправились через Дунаец, и все попытки отбросить их назад пока не увенчались успехом.

– Что же это будет? – беспокойно перешептывались между собой офицеры.

– Говорят, что наши очищают Карпаты…

Но много раздумывать было некогда, так как события разворачивались очень быстро.

Около часа дня было получено приказание 1-му и 2-му батальонам нашего полка при четырех пулеметах двинуться по направлению к Домбровицам. Предчувствуя что-то недоброе, солдаты присмирели. Лица стали серьезные. Все хорошо сознавали, что идут в бой, хотя официально об этом не было известно. Жители Повензова высовывались из окон и из ворот домов и с неподдельной грустью провожали взглядами уходившие роты. Некоторые молодые панночки вытирали платком слезы и громко вздыхали…

Длинной колонной, сверкая штыками, точно это был целый полк, спускались от Повензова наши два батальона, а в хвост этой колонны пулеметчики тащили руками свои пулеметы, которые тарахтели, подпрыгивая на своих маленьких толстых колесиках. Яркие солнечные лучи заливали всю окрестность. Дунаец прятался в зелени прибрежных кустов и деревьев. В районе Домбровиц, казавшихся издали неясным пятном, глухо звучала ружейная перестрелка. Едва мы выступили из Повензова, как над нами начал кружить германский аэроплан и долго не отставал от нас, выслеживая, очевидно, направление нашего движения. Дорога была пыльная, и идти становилось жарко. К четырем часам мы пришли в район Домбровиц и остановились на отдых в молодом еловом лесу для того, чтобы укрыться от неприятельских аэропланов. Вскоре подъехали походные кухни, и вместе с ними пришли наши денщики, принесшие нам обед. Мы с прапорщиком Муратовым выбрали себе немного в стороне укромное местечко в тени низкорослых густых елочек и принялись обедать. После обеда прапорщик Муратов куда-то ушел, а я лег на спину лицом кверху и, положив руки под голову, уставился в ясное голубое небо, по которому, как белые лебеди, тихо плыли небольшие облака. А вокруг меня тесной толпой стояли молодые елки и сосенки. Солдаты отдыхали после плотного обеда и быстрого марша. На фронте тоже было тихо. Я чувствовал, как сладкая истома разливалась по всему моему телу. Мыслей не было, было просто хорошо лежать себе в прохладной тени, ничего не думать, а только глядеть в эту беспредельную лазурь равнодушного неба да прислушиваться к тому, как ветерок вдруг с шумом, словно что-то нашептывая, пробежит по верхушкам сосенок. Временами казалось, будто никакой войны и нет, а что все виденное и прожитое это какой-то неприятный кошмарный сон. Ах, для чего люди выдумали войну, когда так поэтично это голубое небо с белыми пушистыми облачками! Так милы эти зеленые сосенки, и так приятно полежать на этой согретой солнцем, густо усыпанной старыми желтыми иглами песчаной земле!.. Так хочется жить!.. Незаметно я уснул. Не прошло и часа, как я проснулся и вскочил на ноги, стараясь сообразить, где я и что со мной. Меня разбудили раскатистые, крякающие звуки тяжелых снарядов, рвавшихся где-то совсем недалеко, в стороне Дунайца. Но на нашем бивуаке не заметно было никакого беспокойства. Некоторые солдаты еще спали, подложив себе под голову скатанные шинели, другие, сидя на земле и вытянув ноги, прочищали винтовки. Разговоры велись лениво и неохотно. Ружья повзводно были составлены в козлы, и около них с сонным видом, опершись на штык, стоял часовой. Глядя на эту массу солдат, пригнанных точно на убой, печально думалось, что ведь каждый из них живой человек со своим маленьким внутренним мирком, и ведь никому из них не хочется умирать, а между тем многие-многие из них уже не увидят завтрашнего дня…