Возвратный тоталитаризм. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Лев Гудков cтр.№ 149

Это первая плоскость вопросов о том, как возникает спрос на теоретическое знание.

Второе условие рождения спроса на теоретико-методологический анализ или причина появления новых теорий – столкновение парадигм (теорий и подходов), предложенных или разработанных в рамках различных школ. Подобные коллизии заставляют пересматривать методы и базовые посылки общепринятых систем объяснения, конструкций фактов и принципов оценки их достоверности, надежности, валидности, корректности интерпретаций, требуют анализировать генезис тех или иных теоретико-методологических процедур, характер установления связности, причинности и тому подобных функциональных отношений объяснения. Необязательно это должно сопровождаться научными революциями в духе Т. Куна. Это может быть рутинная методическая работа самоконтроля проделанных объяснений и процедур получения данных, рефлексия относительно методологических процедур, фактов и принципов их оценки, адекватности применяемых мер, подходов и способов объяснения. Нахождение новых принципов объяснения, снимающих одномерности прежних теоретических конструкций, оказывается в таких ситуациях нормальным решением постоянно возникающих в научной практике вопросов интерпретации, а сам разбор понятийных конструкций, их генезиса или границ генерализации – реакцией на социальные ожидания различных участников научного процесса ^[427].

И, наконец, третья плоскость рассмотрения или третий тип причин обращения к теории, возникающий из второго, – это само устройство науки как института, в рамках которого постоянно работает репродуктивная подсистема, включающая механизмы «памяти» института и социализации новых членов сообщества, а стало быть, идет непрерывная селекция и отбор значимого и проверенного знания, признанного в качестве бесспорного научного результата, в качестве «образца» для «исторической упаковки» и примеров для преподавания, для профессионального обучения следующих поколений. По отношению к преподаванию здесь работают механизмы формализации знания, подчиняющиеся принципам объяснения функционирования института. По отношению к «истории» теоретическая и методологическая рефлексия направлена иначе: она ориентируется на выявление скрытых посылок и условий познавательных процедур, латентного знания, общекультурных импликаций в корпусе специализированных знаний, переноса социальных ожиданий и требований в научных процедурах и пр.

Суммируя, я бы сказал, что смысл и назначение теоретического знания заключается в следующем. Общая теория служит не для описания реальности, а для систематизации и упорядочения способов корректного (то есть принятого и одобряемого в академической среде) соединения концептуальных систем (разных «теоретических языков»). Следовательно, назначение общей теории – дать возможность исследовательскому сообществу контролировать, то есть проверять сами способы, которыми соединяются в единое синтетическое целое (объясненную «реальность») различные его элементы, теоретические понятия, имеющие разное происхождение, разный в методологическом плане генезис. Это соединение разных методик описания и объяснения выделяемого материала нужно прежде всего для того, чтобы: а) избежать «диалектических мнимостей», когда объясняемое и объясняющее содержат одни и те же компоненты, описывается лишь то, что объясняется средствами описания; б) определить эффективность синтеза (устойчивость процедур, генерализационный потенциал). Соответственно, критика результативности объяснения начинается с проверки условий введения понятийных элементов базовой концепции, используемой для описания (отбора таксономических единиц) или объяснения (установления причинно-следственных или функциональных связей и их конструкций).

Поскольку и отбор материала, и способ интерпретации заданы не онтологически, то есть какой-то априорной картинкой реальности (в социологическом отношении это означает – обеспечены догмами, жесткими групповыми конвенциями держателей нормы реальности), а мотивированы специфическим ценностным интересом исследователя, его субъективным выбором соответствующих предметных теорий и концепций в качестве средств объяснения, то одной из важнейших задач теоретической работы всегда оказывается выявление функциональной роли ценностей исследователя. Речь при этом идет о необходимости различения практических оценок (проекций групповых интересов) и конститутивной роли ценностей, познавательного, ценностного интереса ученого, отделяющего важное от неважного, незначимого. Иными словами, смысл теоретической – постоянной, черновой – работы заключается в контроле над условиями введения предметной теории и правил ее использования для определенных задач исследовательской и аналитической работы. В самой теории не содержатся правила ее построения (ее генезис), а лишь правила (нормы, социальные конвенции) ее использования в качестве либо препарированного и методически контролируемого описания, либо опять же – методически строгого объяснения (параметров генерализации или установления функциональных связей между элементами рассматриваемых конструкций).

Практическое назначение теории состоит в «опускании» промежуточных фаз или цепочек рассуждения, исследования, обусловленном задачами методологической проверки корректности рассуждения. Это то свойство, что называется «красотой» («экономностью») теории или концепции.

Правильное (корректное) использование теории заключается в установлении границ применимости – осознании пределов использования теории, недопущении изменений модальности ее применения или переноса ее на несоответствующий материал. Нельзя допустить «одновременное» использование одной и той же концептуальной схемы или системы и как описания, и как объяснения. В противном случае мы имеем дело с диалектическими мнимостями, мифами, сменой субъектов действия (анализа, описания, объяснения и т. п.), как это имеет место в многочисленных случаях использования «архетипов, цивилизационных подходов» или внеисторических «институциональных матриц».

4

Что мы имеем в нашей ситуации? Как бы значительны ни были изменения за 20 лет, прошедшие с распада СССР, институциональная организация самого института науки в нашей стране по сути своей не изменилась или изменилась несущественно. Расширился диапазон организационных форм научной деятельности, но мейнстрим социальных наук по-прежнему представлен рутинной продукцией академических институтов (это львиная доля всего социального знания) и ведущих университетов (удельный вес последних в общем раскладе гораздо более скромный). Никакой институциональной автономии при этом у них нет, и в обозримом будущем не предвидится. Академические институты и университеты подчинены государству, финансируются из бюджета, планы их работы контролируются соответствующими инстанциями, задающими направление и цели научной работы. Как и в советское время, доминирующая мотивация исследований здесь обусловлена интересами тех, кто представляет власть, основное назначение науки – это обслуживание сегодняшних интересов властей. Поэтому все планы научной работы, общая направленность и характер преподавания ^[428] заданы ориентацией на власть, на ее сформулированные или предполагаемые запросы (которые вообще-то могут и не быть сформулированными, их зачастую надо угадать, важно объяснить властям ту пользу, которую могут принести им соответствующие разработки). Адаптация постановки проблем, приспособление исследовательской работы к видению действительности лицами, располагающими властью, административными ресурсами, деньгами, оказывается более важным фактором, нежели концептуальные ресурсы самой дисциплины. «Этос» государственной сервильности в постсоветской российской социологии определяет институциональные каноны исследовательской работы. Организационные формы научной деятельности в этом плане могут несколько отличаться друг от друга, равно как и сами формулировки задач, но функция и суть их остается примерно той же самой: необходимость обеспечения эффективности государственного управления ^[429].