Возвратный тоталитаризм. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Лев Гудков cтр.№ 89

Настороженность стала расти лишь после явного успеха европейской интеграции, включения бывших социалистических государств в состав ЕС и открывшейся перспективы расширения ЕС за счет присоединения к нему в будущем других республик бывшего СССР (Грузии, Украины). Некоторое разочарование в способности постсоветских стран быстро перейти к демократическим формам организации государства (наступившее после короткого периода надежд и явных планов институциональных реформ в первой половине 1990-х) не изменило доминирующую парадигму в социальных и политических науках. Одновременно рост влиятельности популистских правых партий, критика Евросоюза новыми его членами, демонстративная оппозиция общему курсу ведущих государств в ЕС (Германии), проявляемая Польшей и Венгрией, и, наконец, обострение внутренних отношений в связи с волной миграции в ЕС противников Евросоюза и евроинтеграции, «Брекзит» несколько озадачили современных политологов, но еще не привели к концептуальным изменениям в принятых парадигмах социальных наук.

Преобладание скрытого нормативного подхода в ориентированных на американскую политологию социальных науках ведет к сокращению понятийных инструментов для объяснения многообразия социально-политических форм и культуры в незападных обществах. По существу, мы имеем дело здесь с системой координат, в которой все описываемые явления располагаются в поле, представляющем собой набор шкал или континуумов, где один из полюсов задан генерализированными образцами современности (обозначенных экстремными понятиями: завершенной модернизацией, полноценной демократией, свободной рыночной экономикой, правовым государством с четким и устойчивым разделением властей), а любые возможные оппозиторные полюса – моделями традиционных автократий, диктатурами, деспотиями, тоталитарными режимами с неразделенными понятиями власти и собственности, полным произволом, террором, отсутствием свобод и незащищенностью подданных от насилия. Вся система интерпретации в таких случаях сводится к подгонке описываемого идентифицируемого явления под определенный класс таксономии и размещению его в соответствующем участке таблицы. Эта америкоцентристская логика свойственна не только политологии, но и экономическим наукам, построенным на основе линейных моделей модернизации, в упрощенном и прагматически ориентированных вариантах – транзитологии, так называемых исследованиях ценностей и др. Отсюда берут начало все те усилия втиснуть в логические нормативные схемы не укладывающееся в них содержание, что порождает понятийные химеры и монстры – «гибридные режимы», «неполноценные демократии», «неопатримониализм», «конкурентный авторитаризм» и пр. Все содержательные проблемы, которые непременно возникают в ходе конкретной эмпирической работы социологов, историков, политических аналитиков в той или иной стране, решаются путем теоретической контрабанды и неявного введения в объяснительный процесс других подходов, которые можно назвать более или менее упрощенными вариантами «понимающей социологии», то есть учета субъективных смыслов конкретных действующих акторов или групп.

Примером такой работы может служить чрезвычайно неопределенное понятие – «авторитаризм», «авторитарный режим»; сюда попадают любые недемократические государственные или политические системы с разной институциональной структурой, идеологией, разной степенью репрессивностью и государственного контроля над обществом. «Авторитарными» оказываются правление Туркменбаши, Виктора Орбана, генерала де Голля, Маркеса на Филиппинах, Ли Куан Ю в Сингапуре, Р. Мугабе или Мобуто в Африке, политический строй в Египте, Ираке, Алжире, Ливии (при Каддафи), сухартовская Индонезия, путинизм, латиноамериканские военные режимы и многие другие, то есть все государственно-политические системы, которые не являются традиционными абсолютистскими монархиями или современными западными демократиями. При ближайшем рассмотрении определения «авторитарный», «авторитаризм» оказывается остаточной, недифференцированной категорией социальных наук, куда попадают различные феномены, не подлежащие или не нуждающиеся в специальном разборе. Единственный общий признак – стиль правления. Но что это, президентициализм, персонализм, диктатура, тоталитарная система или традиционалистский уклад, сказать нельзя. На попытку Х. Линца детализировать и уточнить структуру этих понятий, сделав акцент на технологии господства, а значит, необходимости учета своеобразия и функций институциональной структуры этих режимов, меняющейся роли идеологии, господствующей партии и другого (что позволяло отделить авторитаризм от тоталитаризма и ввести новые подклассы недемократических правлений в виде султанизма, патримониализма и т. п.), мало кто из российских исследователей обращал внимание.

Авторитаризм. Проблемный контекст понятия

Интуитивно большинство исследователей ощущают проблемы, вызванные неясностью этих понятий и порождаемыми ею трудностями анализа и интерпретации конкретных явлений, что проявляется в обращении к разнообразным аналитическим суррогатам в виде «гибридных режимов», «имитационной демократии», «персонализма» и других уточнениях, определениях и пояснениях основного термина. Понятия авторитаризма, авторитарного режима и производные от него не являются дескриптивными инструментами. Это понятия из разряда описанных выше скрыто нормативных конструкций, указывающих на меру дистанцированности рассматриваемого явления от желаемого образца. Но такое его предназначение не решает главной теоретико-методологической проблемы – получения аналитического инструмента для понимания своеобразия и типологии «недемократических» систем господства, использующих разные технологии насилия и принуждения для обеспечения своего существования.

Единственное средство прояснения смыслового поля понятия – начать с истории его употребления.

Успех этого направления (исследования «Авторитарная личность», «Психология политики», работы Э. Фромма, А. Адлера, Г. Маркузе и других политических философов, психоаналитиков, социологов) обязан тем, что методологически здесь снимались многие вопросы, требовавшие специального рассмотрения (генезиса институтов, воспроизводимости и ретрансляции тех или иных феноменов и пр.), то, что позже было развернуто и объединено под общей шапкой «проблематика культуры», с течением времени занимающей все большее место в социальных и гуманитарных исследованиях. Но для 1950–1960-х годов задача стандартных переменных в объяснениях функционирования социальных систем и процессов была существенно важнее, чем обращение к внешним, «экзотическим» – социальным, культурно-историческим – аргументам. Время веберовского ренессанса еще не наступило. Поэтому черты определенной конструкции личности были перенесены на множество репрессивных или диктаторских режимов, ставших свалкой для целого класса недемократических систем.

Как собственно концептуальное понятие или термин оно возникло в 1930-х – первой половине 1940-х годов в среде исследователей, группировавшихся вокруг неомарксистской Франкфуртской школы, вынужденных эмигрировать из Германии после прихода к власти Гитлера. Для их подхода в первую очередь характерно сочетание марксизма (редукция объяснения к классовому положению наблюдаемых субъектов действия) и психоанализа – фрейдомарксизм. Само слово первоначально предполагало ясный контекст употребления: установление соответствия и взаимосвязи между социально-психологическим типом личности (обусловленного социальным положением индивида, особенностями его социализации, социального контроля, его аспирациями, комплексами) и политической системой, символически представленной фигурой харизматического вождя, фюрера, дуче и политической партией, программные лозунги которой «диагностируют» для фрустрированного субъекта главные проблемы его существования, позволяют идентифицироваться с романтизируемым «движением» (национал-социализмом, фашизмом) и тем самым снимают, разгружают травмирующее его чувство собственной несостоятельности и т. п.