Воспоминания о моей жизни - читать онлайн книгу. Автор: Борис Геруа cтр.№ 15

Штаб дивизии немедленно составил восторженное донесение о геройском поведении офицеров 2-го дивизиона. Телеграмма быстро побежала наверх и в тот же день была доложена Государю, который продолжал еще оставаться в Ставке Главнокомандующего.

Царь отозвался на это донесение так же импульсивно, как три дня перед тем на именинную атаку воронежцев. В своей ответной благодарственной телеграмме Государь поздравил всех офицеров 2-го дивизиона 31-й артиллерийской бригады Георгиевскими кавалерами.

В числе получивших белый крест в этом ускоренном порядке, без Думы, оказался и тот офицер, который во время боя находился при парках, в нескольких верстах от поля сражения, и даже не имел понятия о его ходе. Носил он потом свой крест сконфуженно, под ироническими взглядами офицеров 31-й пехотной дивизии.

Когда в штабе дивизии получилось, вдогонку, донесение командира Козловского полка об атаке 1-го батальона, выручившей нашу 6-ю батарею из рук противника, этот рапорт произвел неприятное впечатление.

Удостоверить совершившееся значило для начальника дивизии, командира корпуса и т. д. отвергнуть версию артиллеристов или внести в нее существенную поправку. Как сделать это теперь, после Высочайшей резолюции и экстраординарной награды офицеров 2-го дивизиона за спасение всех трех его батарей? Порешили просто: набросить канцелярскую вуаль на дело Козловского полка – точно его и не было. К тому же командир полка, как начальник дивизионного резерва, провинился, самовольно выйдя из непосредственного подчинения начальнику дивизии и нарушив его категорический приказ никуда не двигаться без приказания!

Саввичу впоследствии стоило немалого труда заставить Кузнецова с Казановичем приподнять эту вуаль, когда в штаб дивизии поступили мои представления к Георгию командира 1-го батальона Куркина и командира 3-й роты Калишева. Ведь последнего я почти поздравил Георгиевским кавалером, посылая его в атаку.

К счастью, оба офицера получили в конце концов заслуженные ими заветные кресты. Расписка артиллерийских унтер-офицеров тут очень пригодилась.

Представил к этому ордену Саввич, как начальник боевого участка, и командира козловцев, обратив его «неповиновение» в «проявление частной инициативы, приведшей к победе». Существовал такой пункт в Георгиевском статуте. В этом представлении снова фигурировала, в копии, знаменитая расписка. Но, увы, она в данном случае не помогла, и представление, первоначальное и повторное, потерпело крушение в Думах. Удивляться этому не приходилось: начальник дивизии и корпусное начальство едва ли поддержали козловскую версию искренно и с увлечением. Мне известно, что на рапорте Саввича насчет «инициативы» и пр. Кузнецов написал на полях примерно следующее: «Хорошо, что все так удачно кончилось, ибо нарушение приказания дивизионным резервом могло привести к пагубным результатам».

Итак, в дни 6–9 декабря 1914 года на 31-ю дивизию выпал экспансивный дождь офицерских Георгиевских крестов. Но он не замочил меня!..

Уже после революции, осенью 1917 года, ко мне в Петербург прибыл офицер Козловского полка с письмом, подписанным тогдашним командиром полка (тем самым Куркиным, который командовал у меня 1-м батальоном в бою 9 декабря 1914 года) и всеми наличными офицерами. В этом письме высказывалось «возмущение» по поводу того, что обошли Георгиевской наградой командира, которому было обязано славное дело козловцев, – одна из лучших страниц их боевой истории. Я рад, что это своего рода полковое «свидетельство» на белый крестик сохранилось в моих бумагах, уцелевших после повального исчезновения во время революции всех документов, отмечавших мое прошлое. Трогательное письмо козловцев, не имевшее никакого практического значения, выражало больше, чем мог сказать крест: коллективную оценку командира его бывшими сотрудниками и однополчанами.

После 13 декабря мы еще несколько дней следовали за отступавшим противником, пока он не остановился на линии рек Дунайца и Бялы, южнее Тарнова. Мы, то есть 3-я армия, снова своим левым флангом уперлись в проходы через Карпатский хребет. На фронте 31-й дивизии против реки Бялы, в виде последнего штриха, решили отбросить австрийцев за эту реку и таким образом тактически улучшить нашу позицию. В боевой линии на этом участке стоял Козловский полк, и потому на него, а также, кажется, на пензенцев, левее, легла эта задача.

Козловцам предстояло выбить австрийцев из деревни Сташкувки, расположенной на высоте по сю сторону долины реки Бялы. Я решил произвести атаку на рассвете, стараясь захватить неприятеля врасплох. Если память мне не изменяет, сделали мы это под Рождество (старого стиля). Австрийцы еще не успели как следует укрепиться, и быстрая, с налета, атака козловцев удалась как нельзя было лучше. Наши потери оказались совершенно ничтожными, а противник оставил в наших руках много пленных и пулеметы.

Затем обе стороны начали серьезно окапываться и как бы устраиваться на зиму. Траншеи наши все же не получили такого солидного развития, как это установилось на французском фронте и о чем нам сообщали время от времени сводки и брошюры, издававшиеся Ставкой. Только пензенцы на своей лесистой горе – тактическом ключе позиции дивизии – постарались подойти к этому идеалу. Но укрепленные деревом их окопы и убежища были в самое короткое время разнесены и сровнены с землей в день решительной атаки Макензена 19 апреля 1915 года.

На своем участке я рассчитывал главным образом на маневр частных резервов в случае атаки и потому, вспоминая уроки Севастополя, боролся с идеей сплошной линии окопов. Тактика эта принесла плоды при нескольких мелких попытках австрийцев прорвать позицию козловцев во время зимнего стояния.

Самой серьезной попыткой была атака 23 февраля 1915 года на деревню Сташкувку. Противнику удалось захватить участок нашей позиции, но штыковой удар батальонного резерва выбил австрийцев и принес нам трофеи.

Здесь кстати отметить, что в моей боевой практике мне ни разу не привелось вести длинное огневое наступление на неприятеля. Все произведенные мною атаки были короткие, штыковые, и были построены на быстроте и внезапности. При численной слабости русской артиллерии и почти полном отсутствии тяжелых калибров применение этого чисто пехотного способа неизменно давало требуемые результаты и сокращало наши потери. Но, конечно, для этого нужны были относительно небольшие дистанции, отделявшие нас от противника.

Во время зимы мы не страдали от холода. Несмотря на нахождение в предгорьях Карпат, климат для русского человека представлялся мягким.

Штаб полка довольно долго был расположен вблизи позиции, шагах в восьмистах от ближайших окопов. Это была крошечная деревушка, скорее хутор, незаметно приютившаяся в складке лощины, ведшей в нашу сторону от противника.

Над этой группой домов постоянно жужжали перелетные ружейные пули. Как-то в штаб полка прибыло три-четыре представителя Союза Земства и Городов. Мы угостили их завтраком, а затем повели показывать австрийцев. Для этого нужно было сделать только шагов двадцать, ибо из-за изгороди нашего двора позиция противника ясно виднелась даже простому глазу, а в бинокль и подавно. Штатские гости никак не ожидали такой близости, привыкнув, по-видимому, что полковые штабы находились в версте-двух от линии окопов. Пока земские посланники любовались в бинокль австрийскими окопами, в которых было заметно даже движение отдельных людей, что-то просвистало мимо их ушей. Просвистало и повторилось.