Воспоминания о моей жизни - читать онлайн книгу. Автор: Борис Геруа cтр.№ 8

Между тем обстановка складывалась так, что австрийцы, не добившись результата против центра позиции на лысой горе, перенесли удар на ее правый фланг. Здесь проходило прямое шоссе от крепостного форта и через село Мезенец. Шоссе это было проложено в складке местности между двумя возвышенностями. Южную занимал мой правофланговый батальон, северную, лесистую, Н-ский полк соседней Н-ской дивизии. Лесистая горка командовала над моей высотой. Удержание ее для обороны шоссе и подступов к селу Мезенец с запада являлось делом насущным.

Весь день 6 октября шел горячий бой по всей дуге этого сектора. Но не подлежало сомнению, что главные усилия противника направлены на участок у шоссе и, в особенности, на лесистую горку. Положение моего правофлангового батальона позволяло обстреливать косым огнем австрийские цепи, наступавшие к северу от шоссе на соседний полк. Мы делали в этом смысле, что могли, но тут главным образом нужны были пулеметы. А их было всего по паре на батальон; полк еще не принялся за собирание неприятельских пулеметов, к чему мы пришли в мое командование, нарушая правило сдавать все трофеи!

Все, казалось, шло благополучно, пока уже вечером, когда совершенно стемнело, я не получил донесения от полуроты, державшей связь с моим соседом справа, что этот сосед отступил, очистив лесистую горку. На мое сообщение по телефону об этом внезапном и неприятном событии генералу Саввичу он ответил, что примет меры к выяснению обстановки и восстановлению положения. Через некоторое время Саввич «прогудел», что действительно Н-ский полк исчез, куда – неизвестно, и что искать его выехали офицеры штаба 12-го корпуса. Также, что к лесистой горке выдвинут срочно наш Воронежский полк из дивизионного резерва.

Мы провели тревожную ночь. Но наутро выяснилось, что воронежцы успешно заняли место испарившегося полка и отбросили, несмотря на темноту, части противника, которым удалось взобраться на лесистую горку. С другой стороны, нашли и собрали где-то в тылу Н-ский полк.

Через несколько месяцев я прочел в официальной военной газете «Русский инвалид», что командир этого полка получил орден св. Георгия IV степени как раз за это дело 6–7 октября 1914 года. Подвиг был описан картинно и убедительно. В штабах, ведавших Н-ским полком в ту памятную ночь, очевидно забыли, как тогда искали этот полк, но имели в своем составе талантливых и услужливых друзей доблестного полковника Н. К сожалению, вопрос награждения по статуту знаком ордена св. Георгия выродился у нас с самого начала войны в самую уродливую форму, уронившую значение этой боевой награды. Нельзя было быть уверенным, видя крест на чьей-либо груди, что он действительно заслужен. Мы еще встретимся с другими подобными примерами.

7 октября я перенес штаб полка далее в глубь позиции, в самую деревню Мезенец, оттянув при этом в полковой резерв свой 4-й батальон. Он расположился с наступлением темноты у меня под рукой – в парке замка Мезенец.

Целый день австрийцы подготавливали артиллерийским огнем новую атаку, а под вечер произвели несколько атак по всему фронту полка. Атаки снова были отбиты, но на участке левого батальона противнику удалось ворваться в наши окопы и удержаться в них. Как только это известие дошло до меня, я лично пошел к 4-му батальону, стоявшему в резерве, и приказал командиру, подполковнику Пургасову, немедленно двинуть батальон к потерянному нами участку позиции и штыковой атакой, без огня, выбить австрийцев.

Иван Иванович Пургасов был офицер редких достоинств: лично храбрый, понимавший и любивший военное дело, самолюбивый, умный и подвижной, даже всею своею сухою и подтянутою наружностью – типичный солдат. Я едва имел время с ним познакомиться, как и вообще с офицерами полка, но все же сразу почувствовал в Пургасове надежного и незаурядного помощника.

Блестящим выполнением этой первой важной задачи, полученной от меня, Пургасов подтвердил мое впечатление. Ночная контратака эта удалась, мы выбили противника, захватили много пленных и пулеметы. Я был рад представить его потом за это дело к Георгиевскому кресту, который он и получил, в данном случае по достоинству и по заслугам.

К утру 8 октября, после упорного четырехдневного боя Козловский полк продолжал удерживать свою «лысину» и все пункты порученного ему сектора обороны.

Но 8-го артиллерийская бомбардировка усилилась. Было видно, что к прежним батареям прибавились новые и что огонь тяжелой фортовой артиллерии сосредоточен на нашем участке. Очереди 8– и 9-дюймовых гранат и периодически посылаемые 12-дюймовые «чемоданы», летевшие томительно долго, с гулом приближающегося паровоза, изрыли почву вдоль и поперек. В некоторых местах окопы были сравнены с землей, засыпаны.

На этот раз штаб полка обходился без блиндажа: телефоны поместили в подвале каменного костела. Я лично предпочитал держаться наверху, стоя за восточной стеной церкви. Оттуда можно было, по обстрелу, следить за ходом боя. Тут же неподалеку, за живой изгородью открыто стояли наши верховые лошади. Почти как на маневрах мирного времени. Погода была чудесная, солнечно, ясно и далеко видно.

Костел, расположенный на горке, естественно, привлекал к себе внимание противника. Здесь мог быть артиллерийский наблюдательный пункт. Я сказал бы: должен был быть. Но, повторяю, в этом бою полка мы не имели ни одной батареи, которая специально защищала бы нас и не видели в районе полка ни одного артиллериста-разведчика или наблюдателя.

Противник этого не знал и потому направил огонь своего 12-дюймового орудия на костел. «Чемоданы» стали ложиться вокруг, взрывая огромные воронки и подбрасывая вверх столбы черной земли, смешанной с дымом. Снаряды ложились все ближе и ближе, и, наконец, костел был удачно взят в вилку. Близкий недолет потряс здание так, что оно буквально покачнулось – сначала в одну сторону, потом в другую, точно в раздумье: упасть или нет, и затем стало на место. Лишь осколки пробили крышу костела и нас обсыпало градом черепков.

Затем перелет ударил поблизости от нашей коновязи. Несколько людей и лошадей было убито и ранено. Легко ранены были мой конь и мой вестовой, взятый из академического полуэскадрона и носивший громкую фамилию Пушкина.

Примерно около полудня положение на участке стало критическим. Резервов у меня никаких не осталось, и отбивать противника контратаками было нечем. Не располагал резервами и штаб дивизии, так как Шипов, получив от меня по телефону тревожное донесение, мог предложить в качестве резерва только самого себя.

– Хотите, я приеду к вам? – спросил он меня. Конечно, я отказался от этой поддержки – чисто нравственной, – прося найти роту или две с пулеметами.

Между тем австрийцы повели атаку по всему фронту. Главное давление было вдоль шоссе. Мой крайний правый фланг, вытесненный из своей основной позиции, зацепился за кладбище. Неприятель теперь обстреливал его, имея в виду им овладеть. Как раз в это время мне донесли, что прибыла рота, присланная по настоянию Шипова из соседней дивизии. Я вышел к этому «последнему» резерву навстречу и решил лично направить его для усиления слабого гарнизона кладбища и, если бы понадобилось, повести в контратаку. Рота по числу людей оказалась полуротой, и командовал ею фельдфебель. Какого она была полка, не помню, но знаю, что второочередного, с синими отличиями, то есть второго по номеру в дивизии.