Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - читать онлайн книгу. Автор: Арнольд Зиссерман cтр.№ 147

Лето, однако, проходило, а в Дагестане не только никаких дел не было, но даже спокойствие царило такое полное, какого и в обыкновенное время не бывало. Что за причина? Дело объяснилось вскоре. Около половины июля мы узнали, что Шамиль, собрав большую толпу своих горцев и часть чеченцев, направился опять к Лезгинской линии, но уже не к правому ее флангу, а к левому, то есть к Кахетии, что он произвел там целый ряд набегов на беззащитные села грузин, разорил их, захватил много жителей в плен и в том числе семейство князей Чавчавадзе и Орбельяни, проводивших лето в своей кахетинской деревне Цинондалы…

Известие это поразило всех, но на меня, так долго прожившего в Кахетии, знавшего всякую там тропинку, все эти мирные цветущие села, всех этих грузинских князей, оно произвело потрясающее впечатление!.. Я никак не мог сообразить, каким образом значительная неприятельская партия могла пройти всей открытой долиной Кахетии, переправиться через Алазань, на почтовую дорогу между Телавом, Сигнахом и Тифлисом, в самое сердце грузинского населения, и напасть на Цинондалы, большое многолюдное селение, забрать всех княгинь с их детьми и прислугой в плен и опять переправиться через Алазань безнаказанно?.. Рассказывали различно, объяснений, обвинений и оправданий было много, но дело все же оставалось темным.

Шамиль совершил, таким образом, удачный набег, но только набег, в тесном смысле этого слова. Никакого важного результата из своего движения со значительным сборищем он не извлек.

В Тифлисе после выезда князя Воронцова за границу оставался главным начальником края (на правах командира отдельного корпуса) генерал от кавалерии Реад, человек вовсе незнакомый с Кавказом и вообще по странной случайности очутившийся в деятельности, не соответствовавшей вовсе ни его подготовке, ни его предшествовавшей служебной карьере. При первых известиях от телавского уездного начальства, что 3 и 4 июля шамилевские орды вторглись в Кахетию, жгут и грабят, встречая отпор лишь в нескольких милиционерах, тифлисское начальство забило сильную тревогу, можно сказать даже – с оттенком некоторой паники, и стало побаиваться уже чуть ли не за самый Тифлис, а еще более за Военно-Грузинскую дорогу – единственное сообщение тогда с Россией. И за какую же часть дороги генерал Реад больше всего тревожился? За ту, которая лежит между Душетом, Анануром и Кайшауром, на южном склоне хребта, по Арагве, среди исключительно грузинского населения!.. Даже ко Мцхетскому мосту придвинули два батальона с артиллерией… Все это в том предположении, что Шамиль через Тушетию (?) двинется в эту сторону и займет Военно-Грузинскую дорогу – предположение, не выдерживающее никакой критики и возможное только со стороны людей, не имеющих понятия ни о местности, ни о народонаселении, ни – и это главное – об условиях, среди которых Шамилю приходилось действовать. Здесь не место вдаваться в разбор и доказательства моего резкого определения, это дело будущего историка Кавказской войны, я только мимоходом и почти невольно коснулся этого эпизода. Ограничусь только замечанием, что если бы хотя половина тех батальонов, эскадронов и пушек, которые были приведены в движение около Мцхета, Душета, Тионет и в других местах после вторжения Шамиля, были заблаговременно расположены за Алазанью, по так называвшемуся тогда левому флангу Лезгинской линии, которому всегда, в течение десятков лет, грозила опасность вторжений, то ни кахетинских сел бы не разорили, ни княгинь бы в плен не увели и не из-за чего было бы в панику впадать, опасаясь за Тифлис и Мцхеты…

Находившийся тогда в Тифлисе граф Соллогуб сказал по этому поводу весьма меткий экспромт, к сожалению, не могу в точности вспомнить его, но было приблизительно что-то в таком роде:

И ведь удивительно, как примеры прошлого мало действуют на последующее время! В 1877 году у нас опять война с Турцией и опять на те же кахетинские местности совершаются горцами (впрочем, уже без Шамиля) нападения, опять жгут, убивают, угоняют стада – и опять не встречают отпора, опять к защите никто не приготовлен…

Движение Шамиля с полчищем к Кахетии и отвлекло его от Дагестана. Возвратившись из этого дальнего и трудного похода, потеряв в стычках с милициями и вооруженными жителями несколько десятков человек, имам распустил своих людей по домам. Он никогда не мог долго держать в сборе своих партий, особенно в отдаленных от Дагестана местах, потому что для этого не хватало самого необходимого – продовольствия. Никаких, ни общественных, ни частных запасов у горцев не водится, всяк перебивается, так сказать, со дня на день. Если поэтому, собирая свое войско, Шамиль мог рассчитывать, что всяк возьмет с собой на десять дней хлеба, то для дальнейшего содержания их уже должен был сам позаботиться. При расположении в ближайшем соседстве со своими владениями это удавалось ему: то посредством реквизиции в более обеспеченных аулах, то небольшой покупкой хлеба из своей тощей казны, то постоянными отпусками людей по домам на несколько дней и т. д. Но забравшись далеко, он не имел уже этих ресурсов, нужна была или богатая добыча с запасами продовольствия, или готовность местного населения довольствовать полчища. Понятно поэтому, что на продолжительное пребывание шамилевских сборищ можно было рассчитывать только среди мусульманского населения. Пристань к нему, например, Джаробелоканский округ, или Нухинский, или Елисаветпольский уезды – дело другое, тут нашлось бы продовольствие для его десяти тысяч человек хоть на год, и явилось бы затруднение только уже другого рода: каждый его ополченец был семьянин, хозяин, работник и кормилец своей семьи, уйти ему надолго из дому нельзя, не рискуя разорить свое хозяйство, да и человек он свободный, не привыкший оставаться долго в зависимости от разных, на военное время назначаемых сотенных, пятисотенных и т. п. начальников. Нужны бы постоянно удачные набеги, богатая добыча, чтобы разжигать хищнические инстинкты дикарей и удерживать их в сборе. Ничего подобного при движении в Кахетию не представлялось: ближайшие к этому театру действий лезгинские общества – дидойцы, капучи, анцухи и прочие – нищие дикари, едва имеющие возможность удовлетворить своим собственным, крайне ограниченным потребностям, найти у них продовольствие для нескольких тысяч лишних ртов немыслимо; грузинские же села не могли служить источником продолжительного довольствия, потому что ежеминутно должно было ожидать прибытия русских войск и конца набегов. Да и добыча, захваченная в нескольких селах, была слишком ничтожна для удовлетворения многочисленной толпы хищников. Самый лакомый кусок, то есть княжеские семейства, Шамиль, конечно, взял себе. Понятно, что в толпе является неудовольствие, в продовольствии недостаток, и ничего больше не остается, как распустить сборище по домам.

Если к этим условиям прибавить, что Шамиль, хотя и умный по-своему человек, но все же не больше как простой горец, все понятия коего замыкались в ограниченном тесном мирке, которому не могли быть доступны более обширные политические соображения, что он к тому же был мало воинственный человек и в то время уже лишился лучших своих помощников, то станет понятным, почему он не воспользовался стесненным положением нашим на Кавказе во время Восточной войны и не нанес нам никакого особенного вреда. Очень просто: он не умел, еще более и не мог предпринять что-нибудь важное. Кой же какие попытки его встретили такой отпор со стороны наших войск, что отбили у него охоту к наступательным действиям и ограничили более присущей ему ролью обороны со стороны Чечни, где мы не прекращали системы рубки просек и отнимания удобных земель. Будь Шамиль более энергичен, он мог бы, например, вместо набега на Кахетию предпринять движение к кистинским обществам майсти, цори, галгай, джерахи, покорность коих нам была номинальна и вообще сомнительного свойства, и с этими бедными дикарями, склонными к хищничеству, вместе вторгнуться на Военно-Грузинскую дорогу в скверной ее части, около Ларса (а не у Мцхета), производить мелкими партиями постоянные набеги и действительно до крайности затруднить, даже временно прекратить сообщения наши с Россией, вынудив производить их под сильным прикрытием пехоты. Но он, очевидно, был мало знаком с этой частью гор и кистинскими обществами, не принявшими учения мюридов, ни даже мусульманства в такой степени, как горцы Дагестана и чеченцы. Попытки имама силой обратить их в мюридизм были безуспешны и встретили вооруженный отпор. Привлечь их на свою сторону и сделать своими деятельными соучастниками он мог бы только, задобрив влиятельных людей и соблазнив их перспективой добычи, не касаясь ни их религиозной, ни бытовой свободы.