Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - читать онлайн книгу. Автор: Арнольд Зиссерман cтр.№ 171

Сначала полагали, что рана помешает Мищенко продолжать военную службу, и потому князь Воронцов назначил его начальником Кубинского уезда, где мусульманское население вблизи Дагестана, в котором велась тогда упорнейшая борьба наша с главой мюридизма, требовало строгого наблюдения, особенно для прекращения разбоев и обезопасения почтового сообщение с Тифлисом. Пробыв здесь несколько лет и произведенный между тем в полковники, Василий Кузьмич был назначен начальником штаба войск в Прикаспийском крае. Назначение, можно сказать, исключительное, потому что начальниками штабов уже искони назначались офицеры Генерального штаба. Однако Мищенко, хоть и прошедший академический курс в Мингрельском егерском, оказался и здесь на своем месте – я, по крайней мере, ни от кого не слышал чего-нибудь, опровергающего такое заключение. Между тем бывали другие начальники штабов, из специалистов Генерального штаба, делавшиеся притчей во языцех. В этом роде на левом фланге был при бароне Врангеле и Вревском полковник Ф., даже теперь еще смех разбирает, как вспомнишь об этой почтенной, но крайне потешной особе. И не один он, были и другие, да не только смех, но и досаду вызывавшие… Вспоминая о полковники Ф., мне невольно припоминается стих из «Горя от ума»:

Этот тоже все силился изображать из себя ученого и занятого важными государственными делами.

Пробыв, кажется, около двух лет начальником штаба в Темир-Хан-Шуре, Мищенко был назначен командиром Куринского полка, и во всех отрядах, как я уже и говорил, оказывался отличным колонным начальником, хладнокровно распорядительным, не нуждавшимся в подробных и повторительных разрешениях и приказаниях. Таких колонных начальников (чрезвычайно важная в горной малой войне обязанность), как В. К. Мищенко, было еще два-три, не больше. Затем, произведенный в генералы, он начальствовал Владикавказским округом и оказал важную услугу, нанеся Шамилю в 1858 году поражение при последней его попытке еще раз ворваться вблизи наших сообщений с Россией, поднять Кабарду, ингушей и разные мелкие племена. Это было последнее наступательное действие со стороны Шамиля, последнее судорожное усилие к спасению погибавших двадцатипятилетних жертв ради удержания в своих руках власти над горцами Восточного Кавказа. Скопище было у него немалое, от пяти до шести тысяч человек, тогда как Мищенко имел под рукой, если не ошибаюсь, два батальона и 4–5 сотен казаков с 3–4 орудиями, тем не менее поражение было полное и бегство неприятеля самое поспешное. Звезда имама, очевидно, меркла безвозвратно: подчиненные его уже потеряли и энергию, и одушевление, а встретив горсть русских войск, хорошо направленную и смело, не считая неприятеля, вступающую в бой, не выдерживали натиска и спешили убраться подобру-поздорову.

Затем, уж не знаю, что тому было причиной, Мищенко, этот старейший кавказец, почти выросший тут, был переведен в Россию (это и до сих пор так говорится на Кавказе), в Херсон комендантом, где пробыл довольно долго до упразднения этой должности. После он возвратился в Тифлис состоять при армии без определенного назначения и тут года три тому назад умер. Как частный человек Василий Кузьмич, отец многочисленного семейства, был очень радушный, гостеприимный хозяин, умный собеседник, простой, без всяких начальнических выходок и задавания тона.

Укажу черту, характерную для описываемого времени. Достаточно заботливый о подчиненных, В. К. Мищенко не оставлял заботиться и о своих личных интересах, извлекал, где мог, пользу – одним словом, делал то, что делали все безо всякого исключения командиры отдельных частей по установившемуся издавна, почти узаконенному в те времена порядку, когда хозяйство лежало всецело и обязательно на командире. Я нарочно подчеркнул все без исключения, потому что весьма немногие командиры, не извлекавшие выгоды для себя, или смотрели сквозь пальцы, или не умели усмотреть за казначеями, квартирмейстерами и т. п. господами, извлекавшими выгоды в свою пользу. Да и таких было на Кавказе в течение целого ряда лет, может быть, три-четыре человека из богатой аристократии; большинство же командиров было из протянувших трудную, долгую службу до вожделенного чина, дающего право на командование отдельной частью, и знавших, что первый каприз начальства, первый недосмотр или недостаточно угодливая встреча могут отправить «по запасным войскам», на четверть жалованья и почти без надежды опять получить назначение. Даже и в лучшем случае, хоть и не попал человек в запасные, а по болезни и утомлению от долгой службы пришлось выйти в отставку – что же ожидает полковника за 35 лет лямки? Полная пенсия с эмеритурой – 710 рублей в год! А у него семья из 6–8 душ, а сам он уже ни для какого дела не способен, да и не приготовлен. Как тут было бросить камнем в человека за заботу приобрести какое-нибудь обеспечение, особенно при всех тех условиях, о которых я говорил выше, то есть что это узаконилось, не преследовалось, хотя было известно наивысшим властям, совершалось повсеместно – от гвардии до инвалидной команды включительно, людьми с первыми блестящими именами и до Пафнутьевых включительно, во многих случаях было даже обязательно для поддержания некоторых отраслей хозяйства, на которые казна ничего не отпускала. Но в то же время образовался во многих высших сферах престранный взгляд: на тех, которые так называемыми экономиями распоряжались широко, растрачивая их на шампанское, балы и пикники, угощение и приемы, карты и прочее, смотрели дружелюбно, ибо это большей частью были разные скороспелые карьеристы из гвардейцев, protegés, из адъютантов и маменькиных сынков. На тех же, которые экономиями пользовались для экономии, то есть для составления себе обеспечения, смотрели свысока, с некоторой презрительностью, готовы были поверить всякому о них слуху, всякой нелепой сплетне и без дальних церемоний стереть с лица земли. Самыми ярыми порицателями являлись именно господа, уже прокутившие и проигравшие полковые экономии и шагнувшие на высшие должности.

Ну, не странный ли это взгляд? Как будто принципы нравственности, если строго их понимать, или денежный интерес казны, если о нем когда-либо заботились, теми не нарушались, потому что они все размотали, нередко даже до того все, что и в полковом сундуке, и в полковом цейхгаузе ничего не оставалось, а теми, что откладывали себе на черный день, нарушались. В чем разница? Напротив, последние всегда были лучшие хозяева, лучше понимали дело и увеличивали свою экономию благодаря практичности распоряжений, да имели за собою, по крайней мере, десятки лет трудовой службы; первые же, не смысля ничего в хозяйстве, вовсе и не распоряжались ничем, предоставив все казначеям или квартирмейстерам, просто брали деньги и транжирили их зря, обогащая маркитантов и шулеров. Последние, без протекций и связей, вполне зависимые от первого самодура-начальника, семейные, не молодые уже люди, имели хоть оправдание в необходимости позаботиться о будущем; первые же, молодые, большей частью холостые, связями обеспеченные в дальнейшем движении по службе до степеней известных, до больших содержаний, до женитьбы с огромным приданым, не имели этого оправдания, хоть бы перед собственной совестью.

Теперь полковой командир получает вдвое больше содержания и уже не хозяин: в полках есть комитеты, и никаких употреблений экономий в свою пользу не должно бы быть. Спасло ли это в последнюю турецкую войну армию от холода, голода и нужды, спасло ли больных и раненых от страданий, ужасной перевозки и всяких лишений? В жестокую стужу, без полушубков и сапог, в сражениях без патронов и снарядов, сухари сгнившие, мука с червями и прочее, и прочее – вот явления последней войны. Но всякий, знавший старые времена на Кавказе и старых командиров-хозяев в полках, может смело сказать, что не допустили бы они своих солдат мерзнуть без полушубков, ходить в обернутых тряпками ногах или довольствовать больных мукой с червями. Эти командиры действительно старались увеличить экономию и брали ее себе, но зато и входили же во всякую подробность солдатского житья-бытья, заботились о нем, и, в сущности, редкий (исключения бывают везде и во всем) наживался так, чтобы обирать солдата: все вертелось на том, чтобы с цены, назначенной от казны, как можно больше выгадать, не понижая качества и количества приобретаемого продукта, и хороший хозяин этого достигал. Нигде лучше нельзя было производить подобных наблюдений, как в значительных отрядах, куда сходились батальоны разных полков. Идет, например, батальон: люди отлично одеты, полковой обоз исправный, лошади сытые, сбруя прочная, движется без остановки, солдатам не приходится вытаскивать из грязи или болота на руках повозки; разобьют лагерь – палатки хорошие, не дырявые, не почерневшие от гнили, не с заплатами со всех сторон и т. д. Это батальон полка, которым командует старый, опытный хозяин, сам во все вникающий и, по общему отзыву, составляющий себе 15–20 тысяч экономии в год… Рядом идет другой батальон: люди скверно одеты, много оборванных, полковые клячи едва передвигают ноги, к каждой повозке из фронта назначается пять-шесть человек, чтобы поминутно вытаскивать ее: в этом батальоне и больных людей больше, и шанцевого инструмента меньше, и плоше он во всех отношениях. Это батальон полка, которым командует один из тех, что период командования считают периодом разгульной жизни, якобы связанной с военным молодечеством, с духом отваги и удали, что прокучивают на этом основании почти полностью деньги, отпускаемые на надобности, с молодечеством ничего общего не имеющие; при сдаче полка новому командиру попадают они в крайнее затруднение, делают долги и прочее, а затем и сами они, и многие наивные люди высших сфер пресерьезно говорят: «N. N. командовал полком и, кроме долгов, ничего не нажил». Это ставится как бы в заслугу, как бы рекомендация бескорыстия!.. Очевидно, дело сводится к тому, что и тот, и другой пользовались тем, что им не следовало, с той разницей, что одни в большинстве не наносили особого ущерба делу и имели за себя немало всяких смягчающих обстоятельств; другие же, совершая то же, пожалуй, в больших размерах и с очевидным вредом для своих частей, не имели никакого оправдания и вдобавок не только не подвергались никакому порицанию, но выставлялись рыцарями честности!..