Показание это еще более убеждало в действительности сношений архиепископа Вениамина с самозванцем, и потому члены секретной комиссии торопились захватить в свои руки дьякона Ионина. В восемь часов утра, 3 октября, был послан к дьякону человек полковника князя Одоевского попросить Ионина к своему господину для некоторых объяснений. Дьякон явился в квартиру князя, а ожидавший его прихода член секретной комиссии Горчаков взял и привел его в присутствие. Указав дьякону на важность места, где он находится, члены комиссии объявили, что он должен показать всю правду, о чем будет спрашивать, до какой бы особы она ни касалась.
– Я знаю важность сего места, – отвечал Ионин, – и конечно, сказал бы всю правду, если бы что знал, но я ничего ни за собой, ни за другими не знаю и не понимаю, по какому делу сюда призван.
На это ему объявлено, «чтобы выкинул из головы своей такие мысли», и знал, что он призван в комиссию по таким обстоятельствам, которые могут его обличить в случае запирательства.
– Воля ваша, – отвечал дьякон, – для меня это непонятно, я ничего не знаю.
– Неправда, ты знаешь, да не хочешь сказать; боишься, может статься, той персоны, от которой была поручена тебе комиссия. Это место такое, что ты не должен никого опасаться, кто бы он ни был.
– Кого мне бояться и что за комиссия, я не знаю.
– Как не знаешь: тебе поручена была комиссия во время нашествия на здешний город злодеев. Разве забыл ты кошелек?
– Что значит кошелек? – спрашивал дьякон. – Я ничего не знаю, – говорил он в смущении.
В ответ на это было прочитано показание Львова.
– Знать не знаю, – говорил Ионин, – денег от преосвященного не принимал и никому их не отдавал.
– Если тот человек, которому ты деньги давал, тебя изобличит, – говорил Зряхов, – то тебе помилование уже не будет; с тобой поступлено будет иначе.
– Знать ничего не знаю, – повторял дьякон.
– Тебе этого говорить нельзя; есть точные доказатели, которые при том были.
В присутствие ввели Степана Львова.
– Когда я тебе давал такие деньги? – спросил Ионин.
– Да, ты подлинно мне деньги отдал, – отвечал Львов.
Дьякон с удивлением смотрел на всех присутствовавших.
Львов повторил свое показание, но и после того Ионин отпирался; тогда приказано было сковать дьякона, отвести в заключение, и дан ему срок подумать до следующего дня, а затем объяснить все обстоятельства дела.
– Ну что, подумал? – спрашивали судьи Нонина на следующее утро.
– Я ничего не знаю, – отвечал спрошенный, – все это напрасно.
– Вот тебе еще три часа сроку, – сказал Горчаков, – а потом если не повинишься, то будем сечь немилосердно.
Часу в пятом после обеда Нонин был опять приведен в судейскую.
– Говори, в последний раз тебя спрашиваем.
– Ничего не знаю, – отвечал дьякон.
В комнату внесли доску с кольцами; Нонину приказали разоблачиться. Он заплакал.
– Как мне сказать, – произнес он, – я совсем пропаду и буду вечно несчастлив.
– Чего тебе бояться правды; верь, что никто тебе ничего не сделает.
– Виноват, – проговорил Нонин, кланяясь в ноги членам комиссии.
– Каким образом все происходило?
– Помилуйте, – говорил дьякон, – чем я могу доказать, когда он [Вениамин] запрется; ведь я тогда должен буду пропасть.
– Ты не должен в этом сомневаться, лишь бы сказанное тобой было правда.
– Июля 12-го числа, – говорил дьякон, – когда злодей с разбойнической своей сволочью пришел под Казань, то преосвященный Вениамин в соборе приносил мольбы Всевышнему о поражении злодеев, но потом, как городовые войска, не в силах будучи отразить злодеев, зачали к крепости ретироваться, то преосвященный, вышед из собора и войдя в крестовую, благословлял бывших в оной людей. Выйдя из крестовой в свою спальню, позвал меня за собой и, взяв со стола приготовленный кошелек, наполненный золотой монетой, и отдавая оный мне в руки, говорил дрожащим голосом: «Возьми этот кошелек да сыщи человека проворного и надежного, отдай ему оный и вели бежать скорее в Воскресенский монастырь и там, взяв лошадь, скакал бы в стан злодейский и отдал бы этот кошелек в руки самому Пугачеву и сказал, что преосвященный от загородного своего дома кланяется сим хлебом. Я боюсь, чтобы злодеи не разорили и не сожгли загородного моего дома, так и того, что буде они, от чего Боже сохрани, ворвутся в крепость, то первого меня умертвят». И таким образом, отдав мне сей кошелек, сам пошел в собор служить молебен.
Показание дьякона Ионина
[988] не оставляло уже никакого сомнения в том, что преосвященный Вениамин имел сношение с Пугачевым, и следственная комиссия была в крайнем затруднении, как поступать ей далее. «Дерзаю, всемилостивейшая государыня, – писал Павел Потемкин
[989], – всеподданнейше просить монаршего вашего повеления, каким образом поступить мне со впадшим в преступление, не допуская до соблазна, употребляя всевозможные меры, чтобы скрыть сие от народа, дабы явно не был вмешан человек толь высокого сана в дела разбойника».
Воспользовавшись тем, что 13 октября преосвященный Вениамин должен был переехать из села Савинова, где он жил, в Казань для расстрижения саранского архимандрита Александра, П.С. Потемкин просил архиепископа повидаться с ним. Он предложил Вениамину остаться в городе, поселиться в Спасском монастыре и прочитал ему предложения секретной комиссии, которая требовала разъяснения взведенных на него обвинений
[990].
«Секретная комиссия, – сказано было в предложении
[991], – производя дела, касающиеся до нее по причине бывшего мятежа, должностью имеет по высочайшему соизволению следовать и находить все источники, произведшие толикое зло в возлюбленном отечестве нашем. Вашему высокопреосвященству известно, что каждый сын отечества, каждый раб ее величества, в силу клятвы, данной перед всемогущим Богом возлюбленной Его помазаннице, августейшей государыне и самодержице нашей императрице Екатерине Алексеевне, первым долгом в жизни своей поставляет ни малейшего в ней не пропускать, который [что?] до целости общего спокойствия и наблюдение высочайших прав ее величества относится. То наипаче сия комиссия, будучи учреждена точно на основании том, что все касающееся к исследованию начала причин бывшего зла и разбирательству всех происшествий оных, обязана исполнить по существу долга своего все то, что до нее принадлежать имеет.