Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 65

Не более деятельным был и Деколонг. Он писал длинные рапорты, хвастался своими успехами и обещал в будущем сделать многое, но с места не сдвигался. «Ваше сиятельство, – писал он князю Щербатову ^[477], – изволите вспоминать и заботите себя об Екатеринбургском ведомстве, оное я, как вам уже известно давно, прикрыл на отражения злодея своими войсками и извольте быть уверенными: где только нужда потребует, я могу с такими силами успеть, упущение не сделаю, а стараюсь усердно во все места давать помощь без всякого подкрепления. Но теперь изволите из всех обстоятельств и довольно вам и ныне изъявленных видеть, какое число войск я имею?»

Опять жалоба на недостаток средств и, следовательно, законный предлог к бездеятельности!

Один только Михельсон не считал сил ни своих, ни вражьих, не стеснялся препятствиями местности и неутомимо преследовал неприятеля.

Наутро, после боя у деревни Киги, он узнал, что Пугачев ночевал всего в 15 верстах от отряда и переправляется на противоположную сторону реки Миаса. Михельсон тотчас же двинулся наперерез пути, и лишь только появился в виду мятежников, как Пугачев сам атаковал его, но потерял от 70 до 100 человек, был разбит и преследован «елико место, – доносил Михельсон ^[478], – и утомленные мои кони позволяли».

Имея при себе значительный обоз с ранеными, больными и артиллерией, Михельсон сознавал, что угоняться за мятежниками ему невозможно. Имея в виду, что Пугачев имел при себе не более 300 человек бурлаков и яицких казаков, что вблизи этих мест должен был находиться отряд генерала Фреймана, «а кунгурская и екатеринбургская стороны довольно прикрыты корпусом Деколонга, Михельсон решился повернуть на деревню Ераль (Юрал) и идти к Хлынову, куда, по известиям, намерен был направиться Пугачев для захвата пороху и артиллерии».

Двигаясь прямым путем через Симский завод на село Богородское и далее на город Уфу, Михельсон надеялся в последнем пункте укомплектоваться лошадьми и боевыми припасами, в которых ощущал «великий недостаток». Следуя из города Уфы к Бирску, Михельсон надеялся перерезать Пугачеву путь и не допустить его в приволжские губернии.

«Ежели же то точная правда, – доносил он ^[479], – что злодей пойдет к Хлынову, куда ему, но тамошним великим лесам, пробираться весьма способно, то не иначе думаю, что станет пробираться через р. Каму на Волгу. Около Хлынова, сказывают, множество крестьян и называют их великими плутами. Чтобы башкирцы самозванца Пугачева, а особливо уральские, столь далеко стали провожать, я не надеюсь».

Начало волнений в великороссийских губерниях. – Меры правительства. – Тревожные слухи о замысле Пугачева посягнуть на жизнь особ императорской фамилии. – Опровержения этих слухов. – Соединение обеих секретных комиссий в одну. – Назначение П.С. Потемкина начальником комиссий. – Инструкция, ему данная.

Благоприятные известия, приходившие в Петербург об успехах наших войск и поражении мятежников в разных пунктах, были омрачены распространившимся в половине мая слухом, что волнения возникают в Воронежской и других великороссийских губерниях. В апреле между крестьянами Воронежской губернии распространился слух, что за Казанью царь Петр Федорович отбирает у помещиков крестьян и дает им волю. Крестьяне Кадомского уезда (ныне заштатный город Тамбовской губернии) села Каврес, в числе 367 душ, собрались на сходку и решили послать двух человек к самозванцу с прошением, чтобы не быть им более за помещиками, а быть вольными ^[480]. До столицы стали доходить также слухи, что воронежский губернатор обременяет население излишними работами и возбуждает тем неудовольствие. Смутные обстоятельства вообще и нежелание раздражать население побудили правительство обратить на это серьезное внимание.

«Ее величество, – писал Г.А. Потемкин князю А.А. Вяземскому ^[481], – запамятовала вам вчера сказать, что она намерена была.

Приказала мне вам сообщить, чтобы вы написали к губернатору воронежскому Шетневу партикулярное письмо: как известно ее величеству, что сей г. Шетнев более десяти тысяч народу держит согнанного для делания дороги перспективой. Сие некстати в рассуждении поры рабочей, а еще больше по обстоятельствам. Притом ему, г. губернатору, не с перспектив бы и начинать нужно, а есть дела важнее в его губернии, которые требуют поправление. Ежели это правда, то не худо бы на него немного покричать».

Шетнев отвечал, что слухи ложны и донесения, на него сделанные, неверны.

«Перспективой дороги я никогда делать не зачинал, – отвечал он князю Вяземскому ^[482], – а было нижеследующее: 1) в полученном о строении гор. Воронежа и высочайше опробованном плане, въезд в оный город с московской стороны сажен 200 от прежде бывшей дороги; а где был прежний въезд, тут [велено] сделать вал и въезду на том месте быть не положено; 2) по тому, назначенному от Москвы, въезду и дорогу на старую привести необходимо принуждено; 3) по именному указу, данному бывшему губернатору, высочайше повелено около дорог обсадить березки, коих, по прибытии моем, ни одного дерева не найдено, а которые и посажены были – поломаны, а иные засохли и вновь переменяемы не были; 4) в силу прежних и подтвердительного 1765 года сентября 16 указов, коими велено сквозь леса дороги прорубить на 30 сажен, никогда прорублены не были и тем воровские люди имели способ укрываться и делать вред и грабеж людям.

Итак, исполняя сии высочайшие повеления, старался, во-первых, сделать назначенный вал бывшими пленными турками, производя им вдобавок повеленного жалованья из собственных моих денег; а во-вторых, дорогу привести к тому месту, где ворота и въезд назначены, для чего приказал от того въезду на старую дорогу снять план. По снятии усмотри из него, что по прежней дороге, от Воронежа до последней станции, числится по почтовому календарю 28 верст, а если некоторые излучины выкинуть и сделать по самой той же дороге, то и будет от Воронежа до первой почты только 22 версты с несколькими саженями – что сделает пользу: первое, что от остающихся от прогонов денег казне приращение; другое и самим жителям выкинет шесть верст в езде, а паче из прежней дороги без мала сорок десятин получится в прибавок земли для пашни… И к той работе употреблялись из полицейских десятских и из гарнизонных мастеровой роты солдат, а к тому самое малое число обывателей, да и всех с десятскими и солдатами не более как от 50 до 100 человек в разные дни находилось и для одной только вырубки лесов. Причем обыватели долее не были как по одному, по два и не более трех дней и то в такую пору, что яровой хлеб был уже посеян, а сенокосу и жатвы хлеба никто еще не зачинал, да и вся работа продолжалась с переменами не более недели».