Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 92

Я надежду имею на Петра Дмитриевича Еропкина, что он вам весьма хороший и усердный помощник будет в сем случае. Скажите ему сие от меня. Я уверена, что делом и советом он вас не покинет».

Уставив орудиями всю площадь перед своим домом ^[691], князь Волконский усилил разъезды по городу, приказал полиции зорко следить за всеми сборищами и предполагал, в случае опасности, разделить город на части и поручить каждую одному сенатору, а для содержания внутренней тишины вооружить дворян с их людьми. 25 июля московский главнокомандующий объявил московским департаментам Правительствующего сената, что Пугачев двинулся на Курмыш и намерен сделать покушение на Москву. Сенат постановил разослать приказание по всем городам Московской губернии, чтобы денежные суммы были отправлены в Первопрестольную столицу и все сведения о действиях самозванца были сообщаемы в тот же день с нарочными. Сенат призывал к самозащите как дворян, так и мещан, присовокупляя, что всего «пространно предписать не можно, но благоразумный воевода найдет случай и способы показать тем знаменитую отечеству услугу» ^[692].

Получивши это распоряжение, провинциальные канцелярии просили прислать им порох, ружья, орудия и войска. Князь Волконский отвечал, что пока не предвидится в этом надобности, и как вся злодейская толпа «состоит из одной сволочи невооруженных крестьян без артиллерии и ружей, то всякий градоначальник, с содействием дворянства и мещан, все его [Пугачева] стремление без дальнего вооружения отразить может».

Между тем через день после собрания Сената было получено письмо нижегородского губернатора Ступишина, в котором он сообщал, что мятежники вступили уже в Нижегородский уезд и разделились на две части: одна направилась к селу Лыскову, а другая – к Мурашкину. Оба селения отстояли от Нижнего не далее 80 верст, на двух больших дорогах: первое – на нижегородской, а второе – на алатырской. 23 июля нижегородский губернатор еще не знал, куда направится сам Пугачев, и, считая себя не в силах предпринять что-либо к умиротворению губернии, решил защищать только крепость и просил помощи.

«Ваше сиятельство, – писал он князю Волконскому ^[693], – примите труд в таковом опаснейшем случае защитить и избавить многих невинных от его варварства». Московский главнокомандующий тотчас же отправил в Нижний 200 человек донских казаков с подполковником Архаровым, вызвавшимся добровольно командовать этой летучей командой, и сформировал отряд из 300 человек Нарвского пехотного полка, всего Владимирского драгунского и донского казачьего Краснощекова полков, с несколькими орудиями. Поручив этот отряд генерал-майору Чорбе, князь Волконский приказал ему выступить из Москвы и, остановившись в 50 верстах от нее, выслать разъезды по владимирской, коломенской и касимовской дорогам. В таком положении Чорба должен был дождаться прибытия к нему Великолуцкого полка и тогда возвратить команду Нарвского полка обратно в Москву, а с остальными войсками перейти в наступление для истребления мятежников и усмирения края ^[694].

Независимо от этого тотчас после получения вышеприведенного нами письма императрицы князь Волконский собрал к себе 3 августа всех дворян, живших в Москве и, объявив им о появлении мятежнических шаек в Нижегородской губернии, предложил сформировать на свой счет гусарский корпус и выбрать шефа. Дворяне приняли предложения единодушно и избрали шефом графа Петра Борисовича Шереметева. Собрание постановило, чтобы каждый дворянин поставил столько гусаров, сколько может, но из людей вполне надежных, хорошо вооруженных и доброконных. Гусары должны были жить в домах своих господ и собираться для обучения по приказанию шефа, на обязанность которого возложено разделить их на эскадроны, обучить их и снабдить офицерами и унтер-офицерами ^[695]. При этом князь Алексей Хованский, имевший суконную фабрику, пожертвовал на обмундирование гусар 6 тысяч аршин сукна безденежно ^[696].

«Здесь, – писал князь Волконский ^[697], – за раскольниками недреманным оком через полицию смотрю, но еще никакого подозрения найти не могу; впрочем, всемилостивейшая государыня, здесь все тихо и страх у слабых духом уменьшается».

Не так смотрел на спокойствие Первопрестольной столицы граф Петр Иванович Панин, уже предваренный братом, что императрица имеет в виду назначить его главнокомандующим всеми войсками, употребленными для усмирения восстания. В его интересах было представить состояние дел в более печальном положении, чтобы получить более обширные полномочия и усилить свои заслуги. Граф П.И. Панин уверял своего брата, что жители Москвы и «весь род всего дворянства терзаются внутренне и обливаются слезами, ужасаясь и ожидая с собой жребия, случившегося в Казанском форштадте; что они, видя обширный город обнаженным от войск, не знают, что делать, куда и когда отправлять свои семейства» ^[698]. Граф П.И. Панин просил брата пасть к ногам государыни, вместо него, омыть их слезами благодарности за возобновление доверенности и уверить ее, «что никто никогда в ненарушимой моей верности и усердии собственно к ее величеству и к отечеству не превосходил и не превзойдет, потому что я не притворством, но существом службы на оное готов был и есмь всегда посвящать мой живот».

«Повелевайте, всемилостивейшая государыня, – писал он в тот же день Екатерине ^[699], – и употребляйте в сем случае всеподданнейшего и верного раба своего по вашей благоугодности. Я теперь мысленно пав только к стопам вашим с орошением слез приношу мою всенижайшую благодарность за всемилостивейшее меня к тому избрание, и дерзаю всеподданнейше испрашивать той полной ко мне императорской доверенности и власти, в снабжениях и пособиях, которых требует настоящее положение сего важного дела и столь далеко распространившегося весьма несчастливого приключения».