История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 53

Печальная судьба Гедает-хана и его кончина не возбудили сожаления в России. «Все притеснения, – писал князь Таврический ^[305], – деланные русским купцам от Гедает-хана, и его обманы потерю его не делают чувствительною. Наблюдаемое же доселе поведение Магомет-хана Исхафанского подает повод надеяться всегда доброго с ним согласия».

Так думал князь Потемкин в первое время по получении известия о том, что Ага-Магомет-хан завладел Гилянской провинцией, но, когда он узнал о поступках хана, о наложении новой пошлины и, наконец, когда до него дошел слух о неблаговидных поступках нашего консульства, он должен был изменить свое мнение и принять иные меры для помощи нашему купечеству. Возраставшее могущество хана Исхафанского и его небезуспешное стремленее к единовластию в Персии заставили русское правительство назначить в Персию своего поверенного в делах. Им был избран канцелярии советник Сергей Лошкарев ^[306]. Снабженный открытой грамотой, необходимыми наставлениями и «особливыми доверенными листами к тамошним правителям, Лошкарев получил приказ отправиться в Персию чрез Константинополь, дабы лучше узнать связь тамошних событий с Портой» ^[307].

Независимо от этого князь Потемкин отправил в Исхафань капитана Лампро-Качони с письмом к Ага-Магомет-хану, в котором писал, что не преминул донести императрице «об усердном желании вашем учредить коммерцию между Россией и Персией, и ее величество оказать соизволила свое на то благоволение. Таковые вашей светлости намерения, к пользе обоих государств служащие, не менее достойны уважения, как и победы, вами приобретенные. Я, имея полную мочь к трактованию со всеми соседственными в полуденном краю народами, не оставлю употребить моих стараний к утверждению ненарушимой связи между обоими государствами, к приращению взаимной пользы обитающих в них и к приобретению вашей приязни».

Письмо еще не дошло по назначению, когда генерал Потемкин получил донесение, что Ага-Магомет-хан налагает новые пошлины на товары, захватывает наших купцов, держит их под стражей и даже старается захватить нашего консула. Скиличий доносил, что торговля стеснена до крайности и купечество ничем не ограждено от своеволия Ага-Магомет-хана. Захватив многих гилянских старейшин, Ага-Магомет-хан отпустил их из Тегерана с требованием заплатить такую сумму, которая превышала их возможности: на одного наложено было тридцать, на другого сорок и даже пятьдесят тысяч рублей. Он определил всюду новых правителей, вымогательство которых зашло столь далеко, что, по выражению консула, все старосты и зажиточные люди «ввержены в одинаковое несчастье и истязуемы жестоким образом». Губернаторы собирали подати вдвойне, а вслед за тем приехали особые комиссары, которым приказано было разыскать и отобрать все разграбленные вещи Гедает-хана. Комиссары хватали по одному подозрению и не щадили никого, не исключая русских. На наших купцов были наложены новые пошлины. Генерал-поручик Потемкин признал необходимым для защиты нашего купечества усилить эскадру и приказал нескольким военным судам находиться постоянно в виду Энзели. Дворец и крепость в Энзели были разрушены из опасения, что если они попадут в руки русским, то последние легко могут завладеть всем Гиляном и предписывать законы Персии ^[308].

«Замешательство дел, – говорил Потемкин, – в каковое привел умерший надворный советник Тумановский, нелегко исправить. Я не имею надежды, чтоб Ага-Магомет-хан почувствовал признательность: ибо если от сумасшествия или от предательства Тумановского сделанное ему пособие при завладении Энзели выдача семейства и всего имущества Гедает-хана не могли возбудить в нем признательности, то поворота от неблагодарности ожидать сомнительно».

Тем не менее командующий Кавказским корпусом решил обратить внимание Ага-Магомет-хана на ту пользу, которую он может извлечь из союза с Россией.

«В то самое время, – писал П.С. Потемкин ^[309], – когда ожидал я, почтенный хан, от вас ответа на письмо его светлости генерал-фельдмаршала Г.А. Потемкина, когда чаял, что завладение вами Рештскою провинцией и сокрушение владетеля оной Гедает-хана будет вам немалым обязательством усилить благорасположение к российскому купечеству и благодарность к престолу российскому, получил я от находящегося консулом в Энзели надворного советника Скиличия рапорты, объясняющие совсем противное ожиданию моему, противное заключению, каковое имел его светлость князь Г.А. Потемкин о благорасположениии вашем. Не могу еще точно поверить, чтобы вы, будучи одарены разумом и многими талантами, ведая величество России, премудрость, великолепие и славу царствующей самодержицы, похотели что сделать ей неприятное и утеснять ее подданных.

Читая рапорты нашего консула, усматриваю, что неудовольствие ваше состоит в том, что во время разграбления Энзели двое или трое армян были участниками в грабеже дома Гедает-ханова. Не оспариваю, что консул по первой принесенной ему жалобе должен был сделать вам удовольствие (удовлетворение), отыскать украденное и не мешкая возвратить; но, с другой стороны, кажется, сия малая причина не могла побудить вас на строгое обращение с российским купечеством, а еще менее искать захватить консула.

Вы пишете консулу, что купечество российское может торговать, а не грабить. Сие изречение ваше правильно. Но какое же право имеете вы российских купцов захватывать и держать под стражей? Если они в чем поступили в противность установленным законам и порядку, будьте уверены, что при малейшей жалобе всякое удовольствие вам доставлено будет, но самовластно поступать противу россиян – есть оскорблять Россию.

В положении вашем покровительство ее императорского величества вам весьма нужно. Пускай победили вы Гедает-хана, овладели областью и всем его имуществом, отдаю на совесть вашу почувствовать, что не успели бы вы, конечно, если бы в том Тумановский и консул препятствовать стали.

Объяснив вам обстоятельства, прошу российских купцов освободить и купечеству не делать притеснения. Я надеюсь, что вы, почтенный хан, справедливость моего требования исполните».

Письмо это вместе с объяснениями Лампро-Качони оказало свое действие. Все еще имевший внутренних врагов Ага-Магомет-хан старался не прерывать окончательно отношений с Россией. Его визирь Магомет-Шефи писал генералу Потемкину, чтобы он не слушал «речей несправедливых, ибо между Россией и Персией никаких несогласий не бывало и не будет» ^[310]. С Лампро-Качони был отправлен в Петербург посланником мирза Магомет-Али «для утверждения между империей Всероссийскою и Персией дружбы и согласия» ^[311]. При свидании с консулом Скиличием Магомет-Али уверял его, что уполномочен обещать все, что русский двор потребует, в особенности относительно торговли и заведений, как на берегах Каспийского моря, так и внутри Персии, с тем, однако же, условием, чтобы Россия не строила крепостей и укреплений ^[312].