История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 66

Резкий и категорический отказ анцухцев заставил преданного нам тогда аварского хана явиться посредником в деле вызова царевича и в надежде на награду захватить его в свои руки. Ахмет-хан Аварский писал Ермолову ^[321], что он давно уже ведет переговоры с Александром, но он твердит одно: что если император окажет ему милость и пожалует кусок хлеба, то он сделается ему верным слугою. «Я переговариваюсь с Александром кротко, – прибавлял аварский хан, – дабы он доверился мне, и говорю ему, что я не оставлю ходатайствовать о нем у вас, великого сардаря, и что вы не оставите просить о нем государя, который простит ему вину и одарит его клочком земли или жалованьем или другими милостями, – одним словом, что он не останется без выгод, если явится ко мне. Он как будто полагается на мои обещания и говорит, что явится ко мне, когда откроется дорога через горы, и, по-видимому, раскаивается в неприходе к вам. Вот все его слова. Бог знает, правда или нет. Если вы пришлете лекарство, от которого человек умирает, съевши его в пище или питье, то, может быть, удастся употребить это смертоносное средство против такого известного изменника, хотя бы он находился и там (в Анцухе)».

Последнее предложение аварского хана было сообщено царевичу, и он основал на нем отказ выехать в Россию. Он ссылался также на письмо Карганова, в котором было сказано: «Поздравляю тебя с приобретением от государя хлеба отца твоего». «Я так полагал, – писал Александр Бастамову ^[322], – что государь пожаловал мне Грузию, ибо хлеб моего отца была Грузия. После чего вы прибыли сюда, и с какою честью я принял его (Карганова), ты своими глазами видел, и что он здесь сделал, то тебе хорошо известно, которое ни его величеству не было прилично, ни мне. Ныне приобрел он себе внимание Ермолова, и весьма стараются тайно ядом меня окормить, что и говорить ужасно. Дело сие я в подробности узнал, а по самой истине знаю. Прилично ли государю подобное неприличное дело; но я полагаю так, что на такое гнусное дело нет воли государя».

Александр писал генерал-майору Дельпоццо, что весною 1817 г. он непременно выедет к нему на личное свидание. Такое обещание было уже не первым, и царевич отлагал свидание то до осени, то до весны. Не веря обещаниям Александра, Ермолов писал ему, что если с началом весны он не исполнит данного обещания, тогда он запретит Дельпоццо иметь какие бы то ни было сношения с царевичем, «как с человеком лживым, не имеющим ни совести, ни доброй веры» ^[323].

«Я весьма удивляюсь, – отвечал царевич ^[324], – что вы делаете такого рода предписание; сие неприлично искренности вашего сердца. Не безызвестны вы, что я не вашей команды, что вы пишете повеление с гневом». Александр жаловался на Карганова, говорил, что он никогда не уполномочивал его вести переговоры и просил прислать Карганова в Кизляр, где при свидании с Дельпоццо обещал разоблачить все неприличное поведение непрошеного ходатая. Что же касается до своих сношений с тегеранским двором, то царевич прямо и откровенно говорил, что, не получив удовлетворения от русских, ему невозможно отступиться от персиян. «Можно ли было мне жить столько времени в Дагестане, – спрашивал царевич, – если бы я не имел из Персии вспоможения?» ^[325]

«Будьте уверены, – писал он Ермолову, – что никто не может принудить меня отстать от иранского государя, ибо двадцатый уже год, как я по милости его живу, и не следует осуждать меня за то, что я пишу к нему, когда только время позволит, доколе государь удовлетворит мою просьбу».

«Вы пишете, – отвечал Ермолов ^[326], – что никто не может принудить вас отстать от государя персидского, по милости коего живете двадцатый год. Напротив, я уважаю в вас чувство благодарности к нему; но, если бы вы имели чувства приличные рождению вашему, не лучше ли было бы обязанным быть тому государю, который благодетельствует всем родным вашим и ближним? Вы уверяете меня, что все мои предместники, кроме маркиза Паулуччи, желали поймать вас и отравить. Признаюсь вашей светлости, что если когда-нибудь могу желать иметь вас в руках моих, то другого намерения не имею, как отправить вас к семейству вашему и, доставя случай воспользоваться милостью великого государя, заставить раскаяться в постыдной и неприличной жизни, которую вы так давно проводите. Что же касается до того, что я хочу лишить вас жизни, то я удивляюсь, что вы можете иметь мысль сию, ибо письмо мое к вам ясно изображает, что я нимало вас не уважаю и отнюдь не разумею вас опасным, а потому совершенно равнодушен, живы ли вы или нет. Прошу увериться, что жизни вашей не полагаю ни в какую цену, и она в совершенной безопасности как человека, которого поведение в молодости развратное, в совершенных летах бесчестное и постыдное, кроме презрения, ничего не заслуживает».

Все это было, конечно, справедливо, и в глазах не только Ермолова, но и его предшественников Александр вовсе не имел того значения, какое придавало ему Министерство иностранных дел. Опасаясь того, чтобы царевич не поселился навсегда в Персии, граф Нессельроде писал Ермолову ^[327], что если бы тегеранский двор обратился с домогательством, чтобы Александру было дозволено ехать в Персию и основать там свое пребывание, то чтобы главнокомандующий ни в каком случае не изъявлял на то своего согласия, по известным качествам сего царевича. «Его величеству, – прибавлял при этом наш министр иностранных дел, – угодно, чтоб ваше превосходительство употребили все способы, чтобы пресечь ему пути к побегу и вызвать его в Россию, стараясь преклонить его к тому добровольным образом или принудив иными средствами».

Главнокомандующему трудно было удовлетворить такому желанию, тем более что из перехваченного письма царевича видно было положительное его желание отправиться в Персию, а не в Россию. Александр писал эриванскому хану, что получил письмо от Аббас-Мирзы, в котором было сказано: «Если Александр-мирза успеет предстать в шахское присутствие в то время, когда представится русский посланник, называемый Ермолов, было бы кстати». Царевич писал, что, получив это письмо, он исполнился таким удовольствием, которое вместимо только на всем пространстве от востока и до запада, что он не едет только по невозможности переезда через горы и не имеет денег. Александр уверил эриванского хана, что в Дагестане «все старшины тамошних городов и деревень, кадии, эмиры, визири и даже дети в колыбелях и мертвецы в могилам и их (дагестанские) птицы суть покорные слуги шаха и его сына шах-заде, и никто не сложит с себя этого долга, если бы даже он был сирота. Если вы пожелаете, они готовы прислать сто тысяч и более войска. Пусть в таком случае шах пришлет к ним воззвание и казну» ^[328].