История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 71

Хотя мое дервишское (отшельническое) правило требует только вашего спокойствия, но, несмотря на то, я решился отправить к вам почтеннейшего Абдула-бека, чтоб выразить мою грусть, проистекающую от вашего отсутствия, хотя оно освободило вас от неприятности видеть меня.

Я надеюсь в скором времени увидеть вас при высочайшем пороге и беседовать с вами по-дервишски».

Повторяя постоянно, что он дервиш, не имеющий никаких страстей человеческих, равнодушный ко всем почестям, чуждый всяких суетных желаний, Мирза-Безюрг на самом деле «желал с жадностью» заступить место садри-азама, имел гарем, грабежами наживал себе состояние и, не допуская никого воспользоваться доверенностью Аббас-Мирзы, один сохранял над ним неограниченное влияние. Не обладая особенным умом и будучи, по выражению Мазаровича, велик на малые дела, Мирза-Безюрг отличался хитростью, а главное – непримиримою враждою к России.

В бытность Ермолова в Тавризе Мирза-Безюрг уверил его, что шах прибудет в Султанию 2-го числа рамазана. Ермолов сначала торопился ездою, но скоро убедился, что и в этом был обманут кайма-камом. Когда выедет шах из Тегерана и когда приедет в Султанию – никто и ничего не знал, и «вот, в ожидании этих известий, – писал Алексей Петрович ^[343], – проходя от одного места до другого, веду жизнь кочующую. Здесь она никому не кажется странною, ибо все они живут таким образом и, кроме редких весьма городов, в бедных деревнях нет почти пристанища. Персия много выигрывает описаниями иноземцев, и то еще надобно роскошное издание и хорошие рисунки. Г. Мазарович, четыре уже месяца живущий в Тегеране, уведомляет меня, что шах уверен, что я еду с уступкою завоеванных земель. Барон Строганов из Константинополя дает мне знать, что шах сказывал посланному из Порты чиновнику, что он надеется возвратить все потери, войною причиненные. Ваше сиятельство из сего увидеть изволите, что я не самый приятный буду гость у его величества шаха и что не избегну я некоторых переговоров, кои не польстят необузданной его гордости. Впрочем, ваше сиятельство можете быть уверены, что это не повлечет никаких за собою следствий, ибо столько не отчаиваюсь я успеть, чтобы вразумить их, что для собственной их выгоды нужно им быть покойными. Персия не может пренебрегать состоянием тишины, ибо она недалека весьма от того времени, что место ее заступят величайшие беспокойства и пламя раздора охватит ее отовсюду. В короткое пребывание мое здесь я получил всю в том уверенность. Поистине скажу, что одна обычная вежливость заставляет оказывать персиянам некоторое уважение, впрочем, оно не принадлежит им разве из сожаления».

Подвигаясь медленно и не без затруднений, посольство 5 июля прибыло наконец в последнее перед Султаниею селение Саман-Ар-хи, где на обширной равнине, на берегу реки Зеган-Чая, было раскинуто два лагеря: один для русского посольства, а другой для Мирза-Абдул-Вехаба и его свиты, присланных для встречи Ермолова. Нося титул муэтемид-уддоулэ (опора государства), Мирза-Абдул-Вехаб был человек наиболее просвещенный между персиянами, любимец и доверенное лицо шаха. Он встретил посольство с особым вниманием и почтением: лагерь был устроен гораздо лучше, чем те, которыми путешественники пользовались прежде; у ставки посла был поставлен почетный караул, и Абдул-Вехаб первый сделал визит Ермолову. Причины столь необычайной предупредительности скоро объяснились. Абдул-Вехаб был прислан из Тегерана разузнать предварительно мнение посла относительно возвращения областей и с этою целью имел при себе полномочие шаха на вступление с ним в переговоры.

Еще в Тегеране, пользуясь знакомством с Мазаровичем, Вехаб не скрыл от него поручения, данного ему шахом, и спрашивал, можно ли рассчитывать на уступки со стороны России и в особенности на возвращение Карабага? Ответ Лазаревича хотя и был неблагоприятен для Вехаба, но он все еще надеялся выговорить у Ермолова что-либо в пользу Персии до приезда шаха и тем отнять эту заслугу у садр-азама. Мучимый беспокойством и нетерпением, Абдул-Вехаб искал скорейшего объяснения, но Ермолов, чувствуя себя нездоровым, не мог с ним видеться.

Тогда он прислал через Мазаровича грамоту шаха, уполномочивавшую его вступить в переговоры. Ермолов отвечал, что, не имея аудиенции у шаха и не представив ему грамоты императора, он не считает возможным входить с кем бы то ни было в переговоры, но готов говорить с ним по-приятельски, как с человеком «партикулярным». Из разговоров с русским послом Мирза-Вехаб узнал, что Россия вовсе не думает об уступках.

– Но без того я не ожидаю хорошего окончания дела, – заметил Вехаб, – шах в полной уверенности, что желание его исполнится, потому что в грамоте императора, переданной в Петербурге послу Абуль-Хасан-хану, изображено, что на вас возложена обязанность изыскать средства сделать все угодное шаху.

– Кроме уступки областей, – отвечал Ермолов, – жители которых прибегли под покровительство России, есть много других выгод, которые может Персия извлечь из расположения к ней русского государя. Доказательством же приязни и великодушия императора Александра можно признать и то, что, несмотря на все неудобство теперешней границы между двумя державами, он не намерен улучшить ее и, имея все средства исполнить то, что пожелает, он не хочет поступать вопреки выгод державы, доброе согласие и дружбу с которой он вполне ценит. Взгляните на карту и убедитесь, что без нарушения существенных выгод России и не давая повода к неизбежным раздорам впоследствии, невозможно уступить шаху земли.

– Шах, – заметил Мирза-Вехаб, – оскорблен будет отказом в том, чего так давно ожидает, и вы, конечно, не возьмете на себя объявить войны, опасаясь гнева императора.

– Государь, по уважению к шаху, – отвечал Ермолов, – будет крайне сожалеть о разрыве, ибо желает постоянно сохранять дружбу; но зато он знает, что ничего не должно щадить на защиту верных ему народов, которые все счастие свое полагают в его покровительстве.

Мирза-Вехаб ухватился за последнюю фразу и стал уверять, что не только жители вновь приобретенных Россиею провинций, но вся Грузия желает быть уступленною Персии. Выхваляя свое правительство, Мирза-Вехаб старался устрашить Ермолова многочисленностью персидских войск и уверял, что в Персии участь военных людей завиднее, чем в России.

– Где нет понятия о чести, – заметил Ермолов, – там, конечно, остается искать выгод, отчего все ваши военные люди похожи на разбойников, не имеющих в виду ни славы Персии, ни чести оружия, но один грабеж. Отличнейшие из государственных людей наказываются у вас без суда, по одной воле шаха, продажею жен, и вы, конечно, не можете не признать, чтобы в подобных случаях честь сколько-нибудь не была угрожаема.

Мирза-Вехаб должен был согласиться в справедливости последних замечаний. «Доказательства, приведенные мною, – записал Алексей Петрович в своем дневнике, – потому подействовали более, что Мирза-Абдул-Вехаб мог привести себе на память полученное им по пятам наказание, невзирая на особенную к нему любовь и доверенность шаха. Конечно, в душе своей не мог он не согласиться, что продажа жен и детей оскорбительны, и сие случилось с визирем Мирза-Хаджи-Ибраимом, виновником возведения на престол нынешнего шаха».