Психология древнегреческого мифа - читать онлайн книгу. Автор: Фаддей Францевич Зелинский cтр.№ 86

Стали перебирать остальных; про каждого Ферсит знал какую-нибудь обидную историю. Наконец, кто-то назвал Пала-меда. Ферсит замялся. «Видите, – торжествующе вставил один из ратников названного героя, – про него он ничего даже сочинить не может». – «К нему не пристает, это верно. Тем хуже для него: недолго они его оставят живым». – «Ты лжешь!» – крикнул ратник, бросаясь на балагура. «Эй, ты, потише!» Стали их разнимать, поднялся шум. «Тише, тише! – крикнуло несколько голосов. – Слышите, какие-то стоны раздаются из этой рощи!..» И впрямь стоны… все ближе и ближе…

Относительно Филоктета тот шутник не был совсем не прав: только не смертную красоту приметил юноша, а нимфу, самое Хрису, владычицу острова. Или, вернее, она его приметила и тайно от других шепнула, чтобы он пришел к ней на свидание в ее заповедную рощу. Забыл Филоктет, что тот остров – уже вражеская земля; разыгралась его молодая кровь, пошел он, никому ничего не говоря, в указанном ему направлении. Едва вошел он в рощу, как послышалось тихое отдаленное пение: видно, это его нимфа поет и песнею его манит. Пошел еще бодрее. Песня все громче и громче, но и заросли все гуще и гуще, все непроходимее; приходится мечом разрезать ползучие растения, обвивающие его тело и не пускающие его вперед. И голоса слышатся через пение нимфы – знакомые, нежные, жалостные: «Не ходи, не ходи!» Но нимфа зовет; он идет все дальше и дальше.

И вот, наконец, роща точно расступается; перед ним расстилается широкий зеленый луг, весь поросший цветами неописуемой красоты. Посередине луга точно ложе из дерна, на нем полусидит, полулежит прелестница. Завидя Филоктета, она еще громче, еще нежнее запела и простерла руки к нему: «Иди ко мне, мой прекрасный, мой желанный; здесь ждет тебя любовь…»

Сладостно затрепетало сердце у юноши; быстрым взмахом ножа он разрезал последнюю сдерживающую его ползучую лозу – ее концы со стоном опустились – и устремился вперед. Цветы ли это благоухают или тело богини? Он опьянен, он ничего не видит, не слышит, кроме нее. Вот он нагнулся над ней – пара жарких рук обвила его шею – пара медовых уст слилась с его устами…

И вдруг – адская, невыразимая боль охватила его ногу, его тело, все его существо. Смотрит – в него впилась своими зубами большая змея, зеленая, с багровым гребнем и огненными зеницами. Замахнулся мечом – поздно: она уползла и снова скрылась под ложем из дерна. Нимфа исчезла, цветов уже нет; обыкновенная лужайка среди колючих зарослей. Только рана не исчезла, все сильнее, все мучительнее ноет.

Надо возвращаться; но как больно, как невыносимо больно опираться на ужаленную ногу! Филоктет срубает своим мечом молодой ясень, чтобы он был ему посохом, и так, прихрамывая, плетется обратно. Куда ступит ногой, там остается след, сначала ярко-багровый, потом все чернее и чернее. Да, сначала кровь, а потом уже гной струится из раны. И вся нога распухла, окоченела – точно не часть его тела, а какая-то приросшая, посторонняя тяжесть. И зловоние поднимается от раны, заглушая вечернюю свежесть леса: он сам едва не задыхается в нем.

Вот уже и опушка роковой рощи; виден луг, на котором пируют ахейцы. Его стоны привлекают многих, но немногие отважились к нему приблизиться через окутывающий его покров зловония – да и те долго не выдерживают. Чередуясь, помогают ему подойти, но ложе стелют ему подальше от других. Врачи промывают, перевязывают ему рану, качая головой, – ничего подобного не доводилось еще видеть.

Ночь была беспокойна: крики больного мало кому дали заснуть. На следующее утро пришлось сняться без обычного жертвоприношения: крики нарушали благоговение, обязательное для молитвы и общения с богами. Поплыли; для спутников Филоктета это плавание было настоящей пыткой, его зловоние наполняло весь корабль, никакие морские ветры не могли его разогнать. Остановились у лемносского побережья, но не там, где некогда была царицей Ипсипила, а теперь правил ее сын, Ясонид Евней, а в необитаемой пустынной части острова. Оба Атрида и Одиссей устроили совещание: как быть дальше с товарищем, общение с которым стало невозможным и для богов и для людей?..

Когда Филоктет после позднего тяжелого сна проснулся на заре следующего дня, весь берег был пуст. Рядом с собою он увидел свой лук, предсмертный дар Геракла, несколько плащей и вдоволь съестных припасов. А на восточном горизонте в багровых лучах рассвета исчезали паруса последних ахейских кораблей.

За Лемносом – Тенедос, а там уже троянское побережье, долина Скамандра между Сигейским и Ретейским мысами с возвышающимся в отдалении холмом Пергама. Телеф исполнил свое дело, и его отпускают на его корабле; он не хочет, чтобы его, царского зятя, увидели трояне. А трояне тут же: они, с царевичем во главе, заняли побережье, готовые напасть на врагов при самой высадке. Но высаживаться они еще не намерены. Война не объявлена, надо попытаться предотвратить ее миром. Ахейцы желают послать послов к Приаму и троянам; Гектор согласен. Послами собираются быть двое: потерпевший Менелай и лучший ахейский вития Одиссей. По приказанию Гектора их окружают сыновья Ан-тенора, первого троянского вельможи, и вводят в дом своего отца; Антенор, угостив их по обычаю, представляет их троянскому совету. Требования ахейцев очень умеренны, но главное и неукоснительное – возвращение Елены. Мнения совета разделяются; пусть решит дело народное собрание троян.

Народ собирается; на помосте, рядом с Антенором, ахейские послы. Засматриваются на них трояне, сравнивают между собой. Впечатление благоприятное. Собрание открывается; глашатай дает посох Менелаю. Менелай встает, смотрит на собравшихся – прямо, открыто… Его речь громка и немногбсловна. Есть два пути, путь правды и путь обиды; правда требует возвращения беззаконно похищенного; ужели трояне изберут путь обиды? За Менелаем поднимается Одиссей; глашатай вручает посох ему. Стоит Одиссей, начинает тихо, вперив взор в землю и сжимая в правой руке недвижный посох. Ну, думают трояне, этот похуже будет; смущен, бедняга! Видно, первый раз говорит он в собрании. Но Одиссей мало-помалу одушевляется, поднимает голос; говорит он о том же, о чем и Менелай, но как! И сравнения, и примеры, и наставления, и заклинания; голос, что раскаты грома, слова, что снежная буря в зимний день! Да, такого оратора еще не слышали трояне; они тронуты, потрясены, и если бы голосование состоялось теперь же – требование ахейцев было бы исполнено, война предотвращена. Но нет, надобно выслушать и обвиняемого обидчика – царевича Париса.

Он всходит на помост, встречаемый ропотом собрания. Говорить он не мастер, румянец смущения покрывает его щеки – как он все-таки прекрасен! Обида, похищение, возвращение – как будто дело шло о безвольной, бесчувственной вещи, а не о живом человеке! Елена добровольно за ним последовала, потому что любила; будем мы вторгаться в священные права любви? И какая жизнь ждет ее в доме покинутого мужа, среди граждан покинутого города, ее, опозоренную беглянку? Кому на радость, ей или мужу? Или ее не на жизнь выдают, а на смерть?.. Его голос дрожит, слезы не дают продолжать. Вот что значит любовь! Речь подействовала; многие, и притом молодежь, на стороне юноши. Взлетает даже на помост безумец, предлагающий убить обоих ахейцев: не послы они, мол, а соглядатаи. Его, положим, заставляют сойти, но при голосовании большинство высказывается за Париса. Предложение ахейцев отвергнуто; они, под охраной тех же Антеноридов, возвращаются на свои корабли.