Армия Наполеона - читать онлайн книгу. Автор: Олег Соколов cтр.№ 144

И все-таки от этой эфемерной субстанции зависит на войне все. Ничто не заменит в бою веры в свое дело, презрения к смерти, уверенности в своих силах, моральной спайки, дисциплины, ничто не спасет армию, в которой царит расхлябанность, недисциплинированность, которая не верит ни в правоту своего дела ни в победу.

Чтобы раскрыть моральный образ Великой Армии, нам придется не раз прибегнуть к примерам, однако примеры не следует рассматривать как доказательство того или иного положения.

Действительно, набором отдельно взятых фактов можно создать какой угодно образ наполеоновского войска, как, впрочем, и всякого другого – от черного до светло-идиллического. Поэтому примеры, которые приведены здесь, являются лишь иллюстрацией того образа солдат и офицеров императора, который сложился у автора на основе изучения тысяч источников – писем, официальных документов, дневников, мемуаров.

Мы начнем это эссе о духе наполеоновской армии с качества, которое было ее неоспоримой и неотъемлемой характеристикой. Этим качеством была отвага, и это, в общем, неудивительно в войсках, которые с 1792 г. почти непрерывно были в пекле войн, большей частью победоносных.

Свидетельство не раз уже упоминавшегося Клаузевица, непримиримого врага наполеоновской Франции, звучит, пожалуй, наиболее убедительно: «Надо было самому наблюдать стойкость одной из частей, воспитавшихся на службе Бонапарту и предводимых им в его победоносном шествии, когда она находилась под сильнейшим и непрерывным орудийным огнем, чтобы составить себе понятие, чего может достигнуть воинская часть, закаленная долгой привычкой к опасностям и доведенная полнокровным чувством победы до предъявления самой себе требования высочайших достижений. Кто не видел этого, тот не сможет этому поверить» ^[597].

Наивно, конечно, было бы полагать, что в полки Наполеона не попадали трусы, просто последние если и были, то они либо дезертировали, либо, стиснув зубы, должны были следовать общему порыву и иногда, увлеченные им… становились героями.

Особенно беспощадной к трусости была офицерская среда. Д’Эспеншаль, автор блистательных по точности воспоминаний, рассказывает, как старший офицер, прибывший в 5-й гусарский полк, оказался не на высоте своей миссии в одном из первых боев кампании 1809 г. Тогда, как рассказывает автор, служивший в этой части: «…все офицеры полка заявили единодушно, что он не достоин командования…», и с согласия генерала Пажоля провинившегося офицера отправили в депо во Францию «под предлогом необходимости заниматься организацией подкреплений, однако, накануне отъезда по поручению всех офицеров полка, молодой сублейтенант заявил изгнаннику, что он должен снять с себя белый ментик (характерная деталь униформы 5-го гусарского, ставшая его символом), и что, если он этого не сделает, то о его поведении будет доложено Императору. С этого времени мы больше ничего не слышали об этом офицере…» ^[598].

Понятно, что с офицерским корпусом, пронизанным чувством чести, честолюбием и жаждой славы, распаленными императором, при ежедневном экзамене на храбрость трусу, особенно в офицерских эполетах, было нечего делать в наполеоновских полках. Ведь как писал де Брак: «На поле боя человек раскрывается таким, каков он есть. Здесь нет больше вуали, нет хитроумных уверток – все страсти человека выступают наружу, его душа открыта, и в ней может читать любой, кто захочет. Здесь интриги в бессилии молкнут, здесь храбрецы приемных, умники салонов… любители погарцевать в мирное время не задирают носа. Горе любому, кто побледнеет в бою, даже если он и носит шляпу с шитьем, горе эполетам и галунам, которые склонятся под ветром от ядра… Здесь вершится неподкупное правосудие, и горе тому, кто будет осужден трибуналом, где честь – судья» ^[599].

Нужно было не просто быть бесстрашным, но нужно было, чтобы это все видели: не склонять голову под ядрами и пулями! – понималось абсолютно буквально. Как-то раз кавалерийский генерал Груши вместе со своим начальником штаба полковником Жюмильяком и начальником артиллерии полковником Гриуа отправились на рекогносцировку. Неприятельское ядро, просвистевшее совсем рядом от них, заставило Жюмильяка невольно пригнуться. Гриуа пишет, что «… генерал Груши не мог сдержать улыбку. Он сказал, обращаясь ко мне: “Кажется, полковник, вы лучше знакомы с ядрами, чем этот господин, ибо вы не приветствуете их столь же почтительно”. Несчастный начальник штаба был сконфужен и не ответил ни слова. Впрочем, у многих военных, которых я знал, – это всего лишь невольное движение, которое, однако, было для них настоящим несчастьем, ибо многие приписывали эти кивки страху» ^[600].

Трусость в солдатской среде была столь же презираема, как и среди офицеров, причем, подобно своим командирам, солдаты сами разбирались с теми, кто вел себя недостойно в бою.

И все же не страх перед наказанием, даже наказанием со стороны товарищей, был главной мотивацией отваги. Жажда славы, почестей, желание подняться по ступеням военной иерархии и, наконец, просто упоение борьбой ради борьбы пронизывали всю армию Наполеона, вплоть до самой толщи солдатской массы. Капитан Дебёф рассказывает в своих бесхитростных и удивительно точных мемуарах о чувствах, которые он, будучи молодым солдатом Наполеона, испытывал в первом бою: «…Войска, в нетерпении сразиться с врагом, ринулись по мосту. Затрещала ружейная пальба, и я ускорил шаг, гордый тем, что я ступил на австрийскую землю и еще более тем, что я шел в охране знамени. Это было великолепное зрелище – мой первый бой…» ^[601] Прошло немного времени, и новичок стал закаленным воином, без оглядки идущим на врага: «В тот же миг мы устремились вперед. Я сжал в руках ружье и ускорил шаг в нетерпении доказать, что я достоин быть французом» ^[602].

«Какой это был прекрасный бой! – записал 18 октября 1806 года в своем дневнике другой солдат, – Мы не очень-то много видели, ибо дым заволакивал нас со всех сторон. Но как опьяняет весь этот грохот. Тебе хочется кричать, скусывать патроны и драться. При всполохах огня, вылетающего из жерл орудий, в красных клубах пушечного дыма, были видны силуэты канониров на своем посту, похожих на театр китайских теней. Это было восхитительно!» ^[603]