Забвение истории – одержимость историей - читать онлайн книгу. Автор: Алейда Ассман cтр.№ 35

Кстати, молчание царило тогда не только в Западной Германии. В других европейских странах и США в годы холодной войны также отсутствовал интерес к проработке нацистского прошлого или к страданиям еврейского народа. Подобные транснациональные социальные и политические рамки замалчивания в годы холодной войны оправдывались во многом политической стратегией и личным оппортунизмом. Такая ситуация помогала преступникам избегать уголовного преследования и не позволяла жертвам нацистского режима добиваться внимания и сочувствия к своей судьбе. Как в демократических странах Запада, так и в диктаторских режимах Восточной Европы преемственности замалчивания способствовало настроение общественного подъема, примером чего может служить и поколение участников научно-исследовательского объединения «Поэтика и герменевтика».

Этим подъемом, энтузиазмом по отношению к будущему объясняется то, что сегодня все еще трудно понять: в шестидесятых годах ученые, столь разные по своему биографическому опыту, сумели объединиться в творческий коллектив, который среди прочего основывался на тесных дружеских отношениях. При всех различиях жизненного опыта все участники объединения «Поэтика и герменевтика» хотели одного и того же, а именно – «нового начала». Столь прочный консенсус помогал сплочению творческого коллектива, придавал ему единый профиль, общее направление. Они пережили войну, хотели учиться и заниматься наукой, созидать новое. Дирк Мозес говорил о «поколении 45-го», Гельмут Шельски называл их «скептическим поколением». Никлас Луман, родившийся в 1927 году и тоже являвшийся членом объединения «Поэтика и герменевтика», воплощал этот скепсис своим конструктивистским мышлением. Мир теории систем – это мир, «внутренне и внешне падающий в бездну, мир, который может удержать себя только сам, но и способный также изменить все устойчивое, что оказалось непригодным для общественной ориентации» ^[127].

Однако звездный час для этого поколения настал лишь тогда, когда его представители сами заняли профессорские кафедры. Творческий коллектив, который работал более двух десятилетий и привлек лучшие умы страны, не имел единой научной программы, но его консолидировали особый академический стиль и общие культурно-политические интересы. Его программу можно охарактеризовать тремя тезисами. Для поколения, испытавшего на себе индоктринацию национал-социализма и пережившего войну, на первом месте стояло отвращение к политизации научной мысли. Эта установка сочеталась, во-вторых, с притязаниями на исключительность и элитарность. В-третьих, отсюда возникал культурно-политический посыл к разрыву с консервативными традициями, к прокладке новых путей, к смелым экспериментам, к внутреннему перевороту в университетах и гуманитарных науках. Молодые профессора осуществили кардинальный разрыв не повсеместно, политизированно и насильственно, как это пыталось сделать «поколение 68-го», а посредством институциональных реформ, за счет блестящей интеллектуальности, формирования элит и высокого профессионализма. Для новоиспеченных профессоров альянс с молодежью был немыслим не столько потому, что теперь они сами стали частью истеблишмента, сколько из-за их неприятия политизации науки. Детство и юность их поколения были насквозь политизированы пребыванием в гитлерюгенде, поэтому они хорошо понимали ценность скепсиса, сомнения, рефлексии, а также деполитизации институтов.

Поколения, пишет Дирк Мозес, «являются коллективными акторами, которые формируются под воздействием схожего жизненного опыта и одинаковых интерактивных паттернов; при всех отличиях каждого индивидуума в отдельности поколение заявляет о себе в качестве исторически влиятельной силы» ^[128]. В шестидесятых годах пробил звездный час «поколения 45-го»: приметами духовного и институционального обновления стало учреждение Билефельдского и Бохумского университетов, а также новаторского Констанцского университета. Это могут засвидетельствовать те, кто, как и я, начинал в них учебу в шестидесятых годах. Резкий рывок пережили тогда все изучавшиеся мной научные дисциплины. Филология продолжала характеризоваться позитивистским подходом, высоким штилем, традиционным почитанием классиков, но от этого разительно отличалась «современная» программа с ее транснациональным горизонтом, передовой теорией и новой амбициозной постановкой проблем. Эта программа ассоциировалась с выпусками сборников из серии «Поэтика и герменевтика», с фирменным знаком качества Констанцской школы, с именами Ханса Роберта Яусса и Вольфганга Изера. Именно об этом следует помнить в свете новых разоблачений.

Ныне забывают, что движение в гуманитарных науках, связанное с Констанцской школой и объединением «Поэтика и герменевтика», было частью «интеллектуального основания ФРГ» (Клеменс Альбрехт). Есть ясная причина, из-за которой сегодня все видится иначе. При ретроспективном взгляде все заслуги приписываются «поколению 68-го», которое в качестве исторического актора столь бунтарски и действенно реализовало свою программу разрыва с нацистским прошлым в семьях, на улицах и в институтах. Этот разрыв, совершенный «поколением 68-го», полностью затмил собой тот разрыв с нацистским прошлым, который осуществило «поколение 45-го». Именно здесь оба обновленческих движения радикально отличаются друг от друга. «Шестидесятники» стремились прекратить замалчивание прошлого, а «поколение 45-го» продолжало это замалчивание. Теолог Юрген Мольтман (р. 1926) так объяснял это молчание в документальном фильме, посвященном поколению «юных зенитчиков»: «От следующего поколения, разоблачавшего нацистский террор и коричневое прошлое Тюбингенского университета (разоблачения начались в 1966 году), я отличался тем, что чувствовал свою совиновность. Хотя к соучастию нас принуждали, мы все-таки принадлежали к тому поколению. Поэтому я не мог так свободно встать над членами нацистской партии, моими коллегами по факультету и т. д. Это пришлось делать следующему поколению. Мы оказались в промежутке, между тем отношением к отечеству, которое исповедовали наши отцы, и свободой наших детей, обличавших преступления нацистов. Поэтому мы чувствовали себя сопричастными и совиновными» ^[129].

Здесь затронут именно тот момент, когда следующие поколения до сих пор требуют продолжить обращение к еще не открытым страницам темного прошлого, чтобы разобраться с ними. Существуют отчетливые различия между тем, кто, принадлежа к поколению «юных зенитчиков», становился в детстве фанатичным приверженцем нацистского режима, но делал это все-таки под давлением пропаганды, и теми, кто сознательно и добровольно выстраивал свою военную карьеру. Среди служивших в войсках СС также есть различия, что явствует из сравнения Яусса с Гюнтером Грассом, который был на шесть лет моложе. Существует различие даже между Яуссом и бывшим директором Ахенского технического университета Гансом Шнейдером ^[130], который сделал себе политическую карьеру при национал-социализме, работал пропагандистом в отделе культуры эсэсовской организации Аненербе, а после войны, изменив фамилию Шнейдер на Шверте, подделал документы, чтобы избежать уголовного преследования. Все участники объединения «Поэтика и герменевтика» поступили в университеты уже после войны и смогли начать жизнь заново, параллельно со становлением новой федеративной республики. Они смотрели вперед, выдвигались на ключевые роли среди строителей нового будущего и не хотели, оглядываясь назад, разбираться с бременем личного прошлого и рассказывать собственные истории.