Дочери войны - читать онлайн книгу. Автор: Дайна Джеффрис cтр.№ 15

– А у тебя растоплен бойлер?

Флоранс ответила, что да. Взяв ворох бумаг, она вышла из комнаты.

Элен достала открытку и снова всмотрелась в почти размытые строки. Ей не удалось прочесть ни одного слова, кроме этих, чудом уцелевших – «My beloved». Отсутствие имени не позволяло понять, адресована открытка женщине или мужчине. Кто эта любимая или любимый? И кем? Элен не представляла, чтобы мать могла написать кому-то столь теплые и нежные слова. Было ли это каким-то образом связано с искромсанным красным платьем? Вспомнив о платье, Элен зажмурилась, напрягая память. Что-то смутное уже стучалось ей в разум. Если удастся починить платье, может, тогда она что-то вспомнит? Пока что перед ее мысленным взором маячил лишь темный чердак.

Еще в детстве Элен и Элиза узнали, что брак их родителей вовсе не безоблачен. В Ричмонде Элиза нашла записку со словами: «Прошу меня простить. Не делай этого». Записка была написана рукой матери, разорвана пополам и брошена в мусорную корзину. Ни Элиза, ни Элен не поняли смысла записки, но позже им довелось подслушать самый конец родительской ссоры. Нет, им не показалось: отец и мать действительно обменивались язвительными замечаниями.

Элен тряхнула головой. Все это прошлое, а ей нужно думать о настоящем.

Сестры уже заканчивали разбор шкатулки, когда хлопнула входная дверь, и вскоре к ним подошла вернувшаяся Элиза.

– Дымом пахнет на весь дом. Нашли что-то интересненькое?

– Нет, – ответила Флоранс. – По большей части открытки, которые отец посылал маман.

– И счета, – добавила Элен.

– Как Томас? – спросила Элиза.

Элен надула щеки и шумно выдохнула:

– Сонный. Усталый. Испуганный.

– Как и все мы, – засмеялась Элиза.

– А знаешь, судя по этим открыткам, отец по-настоящему любил нашу маман, – сказала Флоранс, вставая с пола.

– Я и не утверждала обратного, – заявила Элиза, глядя на младшую сестру.

– Они очень любили друг друга. Помнишь, как мужественно она держалась на его похоронах?

– Мужественно? – удивилась Элиза. – Сестричка, ты никак спятила?

– Почему ты так говоришь?

– Да потому, Флоранс, что на похоронах она была холодной как лед.

Элиза посмотрела на Элен. Та лишь пожала плечами.

– Элиза, ты всегда была против нее. Неужели тебе так трудно проявить больше старания? – спросила Флоранс, у которой задрожала нижняя губа.

– Больше старания? – нахмурилась Элиза. – В чем?

– В симпатии к ней. В любви. После похорон я у нее спросила: как она теперь будет жить без нашего отца? Она ответила: «Нельзя падать духом. Жизнь продолжается». Разве это не мужество?

Элен становилось все тягостнее слушать этот разговор. Подобные доводы она слышала не впервые и решила сменить тему:

– А помните, как мы распевали рождественские песенки, собирая деньги на собачий приют в Баттерси. Маман не хотела отпускать нас одних, но отец считал, что сопровождающие нам не нужны.

– Мы тогда собрали кучу денег, – засмеялась Элиза.

Элен криво усмехнулась:

– Ты сказала, что их можно потратить на сласти, а приюту отдать совсем чуть-чуть.

Но Флоранс, которая тогда была слишком мала, сердито посмотрела на Элен:

– При чем тут какой-то собачий приют в Баттерси?

Элен надула щеки. Она, конечно же, видела опечаленное лицо младшей сестры. Казалось, Флоранс вот-вот расплачется.

– Маман старалась изо всех сил, – сказала Флоранс, упрямо возвращаясь к волнующей ее теме. – Вы должны это понимать.

– Изо всех сил? – фыркнула Элиза.

– Да. Не ехидничай. Почему ты такая жестокая? Она хотя бы старалась.

– Не слишком-то.

– Хватит! – не выдержала Элен. – У нас есть заботы посерьезнее, чем увязать в спорах о поведении маман и выяснять, была ли она храброй и заслуживала ли нашей любви. Лучше подумаем, как… – Она сделала упор на этом слове, повторив его: – Как нам избавиться от немецкого дезертира.

– И Джека, – подхватила Элиза.

– Джек – вполне самостоятельный человек.

Следующий день выдался солнечным. Элен шла по дороге, окаймленной деревьями. В воздухе пахло сосновой смолой. Путь пролегал мимо платанов, кедров, каменных дубов и, конечно же, ореховых деревьев. Элен смотрела на их листву – такую зеленую и свежую, еще не тронутую неумолимым летним зноем. Сама деревня выглядела очень живописно. Синели головки ирисов. В садах цвели сирень и яблони, на которых к концу лета появятся райские яблоки. Во всем ощущалась гармоничная вневременная простота, однако Элен ощущала сильное беспокойство. Пожалуй, никогда еще она так не волновалась, как сейчас. Правильно они вчера сделали, что сожгли все содержимое шкатулки, и это хотя бы немного ее успокоило. Сейчас она усиленно старалась выбросить из головы мысли о Томасе и Джеке и сосредоточиться на работе.

Легко сказать – выбросить из головы. До сих пор ей удавалось держаться в стороне от бед. Но несколько дней назад беда сама явилась в их дом. Разумеется, Элен понимала причины, приводившие людей в ряды Сопротивления, где они ежедневно рисковали собой. Но она не могла последовать их примеру. Ее задача – работать, выживать, оберегать сестер и постоянно молиться, чтобы вскоре они услышали добрые вести о действиях союзников и чтобы жизнь вернулась в нормальное русло.

Она остановилась поболтать с Клеманом. Тот шел к кафе, постукивая палкой по булыжникам. Из кармана белой рубашки торчала пачка сигарет «Голуаз». Элен уловила едкий запах табачного дыма, окружавший старика.

– Доброе утро, – приветствовал ее Клеман; как и все глуховатые старики, он говорил громче, чем требовалось. – На работу?

– Да. Я еще до полудня загляну к вам и проведаю Габриэль.

– Вот и славно.

Ей нравился этот старик, всегда приветливо улыбавшийся каждому. Его жена Габриэль, почти его ровесница, страдала ишиасом и артритом, из-за чего была часто вынуждена оставаться в постели. Элен навещала ее каждую неделю, помогая справляться с пролежнями.

Простившись с Клеманом, она пошла дальше. Утреннее солнце окрашивало дома в янтарный цвет. В их деревне помимо открытых участков встречались и тенистые уголки, особенно желанные, когда ослепительное летнее солнце жарило так, что начинали плавиться кости. Дух этого места пока еще не был сломлен, хотя война ударила и по нему. На главной площади стояло здание рынка, построенное в XVIII веке. Его крыша держалась на каменных колоннах. Поблизости от врачебного кабинета находился местный муниципалитет, или mairie ^[15]. Там регистрировали рождения, смерти и браки. На его ступеньках Элен заметила приходского священника, отца Бернара Шарье. Он лишь помахал ей и пошел дальше.