Кальде Длинного Солнца - читать онлайн книгу. Автор: Джин Вулф cтр.№ 69

Казалось, серые стены из коркамня сгрудились вокруг нее.

— Да, думаю, что да, Тесак.

— Потом он ушел, и мне стало хреново, как тогда, когда он умер. И вот через два, могет быть три часа, я опять увидел его, махнул ему рукой, закричал и попытался догнать его, только никак не мог. И я заблудился, но мне было наплевать, потому как я искал Дрофу, а его не было нигде. И тогда я наткнулся на этого бога. На Тартара. По большей части я называю его Ужасным Тартаром, потому как не могу правильно выговорить другое.

— Ты встретил бога, Тесак? Вроде как ты встречаешься с кем-то на улице?

— Ага, типа того. — Гагарка сел на пол туннеля. — Сиськи, могешь сесть мне на колени? Как ты делала раньше? Мне бы хотелось.

— Конечно. — Она положила гранатомет и села, скрестила длинные ноги и откинулась в его объятиях. — Так действительно лучше, Тесак. Намного теплее. Только я больше так не делаю, потому как знаю, что я довольно тяжелая. Орхидея говорит, что я становлюсь жирной. Она сказала это пару месяцев назад.

Он крепче сжал ее, наслаждаясь ее мягкостью.

— Это она сама жирная. По-настоящему. Не ты, Сиськи.

— Спасибо. Этот бог, которого ты встретил. Тартар, верно? Он для тебя как Киприда для нас, а?

— Ага, только он один из Семи.

— Я знаю. Тарсдень.

— У него тут целая куча всего, рядом с нами. И, самое главное, он — бог ночи. Где мрак, там и он. Сны — тоже он. Ну, я хочу сказать, что любой бог может посылать сны, если захочет; но обыкновенные, которые выглядят так, как будто их никто не посылал — это его. Я называю его Ужасным Тартаром, потому как ты должен говорить ужасный или что-нибудь в этом роде, иначе майтера размажет тебя по полу. Зуб даю, он может разрезать любого на куски, но со мной он — свой парень. Он пришел сюда, чтобы показать, как найти тебя, выйти отсюда и все такое. Сейчас он прямо здесь, рядом с нами, только ты не можешь его видеть, потому как он слепой.

— Ты хочешь сказать, что он здесь, с нами? — Синель широко раскрыла глаза.

— Ага, сидит справа от меня, но я не буду пытаться его тронуть или почувствовать. Могет быть, он не сделает ничего…

Она уже сделала, махнув свободной рукой в пустоте справа от Гагарки.

Он тряхнул ее, не грубо.

— Не надо, Сиськи. Я же говорил тебе.

— Его здесь нет. И вообще ничего нет.

— Хорошо, здесь ничего нет. Я просто прикалываюсь.

— Ты не должен так делать. — Она встала. — Ты понятия не имеешь, как я гребано испугана и голодна.

Гагарка тоже встал.

— Ага, тебе не до смеха, точняк. Прости, Сиськи. Я так больше не сделаю. Пошли.

— Куда?

— Наружу.

— Тесак, на самом деле?

— Точняк. Ты голодна. И я. Выйдем наружу и закажем клевый ужин у Свиньи или в одном из таких мест. Потом снимем номер и немного отдохнем, Он говорит, что я должен отдохнуть. Потом, могет быть, займемся тем, что сказала Сцилла, только я еще не знаю. Я должен буду его спросить.

— Тартара? Ты все время говоришь о нем? Ты действительно с ним встретился?

— Ага. Там по-настоящему темно и очень мокро. Вода вроде как сочится через потолок. Если бы ты увидела то место, ты б, скорее всего, туда не вошла, но там нет ничего, что навредит тебе. Во всяком случае, мне так кажется.

— Тесак, у меня все еще есть фонарь Гелады, только его никак не зажечь.

— Мы не будем, — сказал он ей. — Это не очень далеко.

— Ты сказал, что мы идем наружу.

— Это по дороге. — Он остановился и посмотрел ей в лицо. — Только мы бы пошли, даже если бы не было, потому как он хочет нам что-то показать. Он только что сказал мне, сечешь? А сейчас слушай здесь.

Она остановилась, поплотнее завернувшись в сутану Наковальни.

— Это настоящий бог. Тартар, как я и сказал тебе. У меня голова не очень-то варит, потому как у меня там вмятина и огромный кровоподтек. Так он сказал. Он пытается это исправить, и я чувствую себя гораздо лучше после того, как он начал. Но мы должны делать все, что он говорит, так что ты пойдешь, даже если мне придется тебя нести.

* * *

— Лес дев, — каркнул Орев. — Здесь дев!

Шелк сел; «дев» могла быть Гиацинт. Если и есть малейший шанс — один на тысячу, один на десять миллионов, — если вообще есть какой-то шанс, он должен идти. Он заставил себя встать, подобрал рюкзак, закашлялся, сплюнул и заковылял прочь. Тропинка повернула направо, потом налево, спустилась в крошечную долину, потом раздвоилась. Огромные цветы, белые как призраки, источали влагу.

— Я иду, Орев. Скажи ей, что я иду.

— Здесь, здесь!

Голос птицы прозвучал очень близко. Он сошел с сияющей тропинки, ноги погрузились в мягкую почву; он раздвинул листья, и на него поглядело лицо, которое могло принадлежать трупу, лицо со впалыми щеками и мутными глазами. Он вздохнул, и увидел, как раздвинулись бескровные губы. К нему летел Орев, ставший двумя птицами.

Он сделал еще один шаг, стараясь, насколько возможно, не мять сгрудившиеся растения, и оказался на красных камнях, окружавших маленький, не больше скатерти, бассейн; тропинка подходила к нему с другой стороны.

— Здесь дев! — Орев прыгнул на голову деревянной фигуры и резко клюнул ее.

— Да, — сказал Шелк, — это Фелксиопа. — Ни у какой другой богини не было таких раскосых глаз и резной мартышки, примостившейся на плече. Он постучал пальцем по своему отраженному лицу и хлопнул в ладоши, но никакой монитор не появился в серебряном шаре, который она держала в руке.

— Обыкновенное зеркало, — сказал он Ореву. — Я надеялся, что это может быть стеклом… что Гиацинт может позвать меня через него.

— Нет звать?

— Увы, через это никто не позовет. — При помощи дружески настроенного дерева он прошел по каменному бортику бассейна к качелям, обращенным к воде. Здесь, как и сказал Узик, он увидел бассейн, отражающийся в зеркале Фелксиопы, и зеркало, отражающееся в нем.

Гиераксдень считался днем для смерти и почитания мертвых.

Журавль умер; но он, Шелк, еще нет. Сегодня фелксдень, день игральных костей и гадания при помощи магического кристалла, день для фокусов и заклинаний, для охоты и ловли животных; Шелк решил не делать ничего из этого, откинулся на спинку качелей и закрыл глаза.

Фелксиопа была самой жестокой и самой доброй из богинь, одновременно, и даже более переменчивой, чем Молпа, хотя, как говорили, — и вот почему ее изображение стояло здесь — благоволила любовникам. Любовь — самое великое волшебство; если Ехидна и ее дети сумеют убить Киприду, Фелксиопа, без сомнения, несомненно…

— Станет богиней любви через век или даже раньше, — сказал Внешний, стоявший не за спиной Шелка, как на площадке для игры в мяч, а перед ним, на неподвижной воде бассейна — высокий, мудрый и добрый, с почти видным лицом. — В таком случае и я назову ее так, задолго до конца. Как делаю с многими другими. Как, даже сейчас, называю Киприду, хотя любовь всегда идет от меня, настоящая любовь, истинная любовь. Первый роман.