Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра - читать онлайн книгу. Автор: Теодор Далримпл cтр.№ 11

Моя работа в тюрьме как раз и заставила меня усомниться в том, что можно назвать официальным подходом к героиновой зависимости, а по данным Американского национального института по вопросам злоупотребления наркотиками, «хроническая рецидивирующая болезнь мозга» — это просто одна из многих человеческих болезней.

Новоприбывших арестантов отправляли в приемную, а потом их одного за другим осматривал врач. Они не знали, что я часто наблюдаю, как они себя ведут в этой комнате ожидания, а уж потом начинаю свое обследование. В этой комнате они держались оживленно, хохотали, перебрасывались шуточками. Но, едва войдя ко мне в кабинет, они тотчас же перегибались пополам — якобы от боли, якобы страдая от героиновой ломки.

«Я кудахчу» (или «У меня кудахтанье»),— говорили они.

Это означало, что у них так называемое состояние холодной индюшки: в результате наркотической ломки (подразумевающей резкий и полный отказ от наркотиков) происходит, в частности, сокращение гладкой мускулатуры волосяных фолликулов, так что кожа становится как у ощипанной птицы. Индейки, конечно, скорее кулдыкают, чем кудахчут, но фразы «Я кулдыкаю» или «У меня кулдыканье» не так выразительны, как «Я кудахчу» или «У меня кудахтанье». В то же время выражение «стать холодной индюшкой» как-то изящнее, чем «стать холодной курицей».

Порой смешанные метафоры лучше всего.

Когда человек сгибается пополам от боли, это подразумевает спазмы в брюшной полости — еще один симптом ломки.

—Вот ведь странно,— заметил я.— Всего минуту назад мне казалось, что вы в полном порядке,— когда я наблюдал за вами в приемной.

В ответ некоторые распрямлялись и со смехом говорили: «Ладно, все-таки попытка не пытка». Другие же утверждали, что я не могу знать, насколько серьезно их состояние, потому что у меня-то никогда такого не было.

—Церебральной малярии или рака кишечника у меня тоже никогда не было,— парировал я,— но я знаю, что это вещи серьезные.

Такие наркоманы пытались добыть у меня успокаивающие, а еще лучше — опиоиды. Осознав, что игра проиграна и меня не проведешь, одни принимали это достойно, другие же — со всей яростью справедливо обвиненных.

Не всех наркоманов успокоили мои заверения в том, что в тюрьме будут регулярно проверять, нет ли у них признаков абстиненции, и при необходимости давать им препараты, облегчающие это состояние. Одна таблетка прямо сейчас — лучше, чем две завтра (так казалось многим из них). Кроме того, таблетки — любого типа — служили в тюрьме своего рода валютой: на них можно было покупать что-то у других заключенных (хотя у них, разумеется, мало что можно купить). В замкнутом мирке всякое отличие, привилегия, имущество вырастает до огромных масштабов.

В своей практике я никогда не наблюдал серьезных последствий героиновой ломки — ни в одном из сотен случаев, которые мне довелось видеть. Все эти драматичные описания в книгах и душераздирающие сцены в фильмах — гигантское преувеличение. Но эта традиция сейчас так прочно укрепилась в общественном сознании, что кажется совершенно неискоренимой. Литература и кино боролись с фармакологическим фактом — и вышли из этой борьбы победителями. Когда я говорю «обычным» людям (и даже некоторым докторам), что героиновая ломка — вещь несерьезная (и уж тем более не опасная), им как-то трудно мне поверить. Ужас перед состоянием «холодной индюшки» — один из догматов веры для современного человечества.

А вот абстиненция алкогольная может быть весьма серьезным явлением, порой она даже приводит к летальному исходу (если ее не лечить). Когда мне казалось, что для прибывшего в тюрьму алкоголика велика вероятность алкогольной абстиненции, я профилактически выписывал ему седативные препараты, чтобы предотвратить развитие серьезных и опасных симптомов.

Но, как ни странно, алкоголики, в отличие от наркозависимых, никогда не пытались выманить у меня лекарства, не обращаясь за ними даже в тех случаях, когда это действительно было необходимо. И еще одна странность: Тюремная служба (как и министерство внутренних дел) имела немалый навык по части лечения наркоманов, лишившихся наркотика, но совершенно никакого опыта лечения алкогольной абстиненции, хотя при delirium tremens ^[7], оставшейся без лечения, уровень смертности составляет 5-10%. Сосредоточенность на банальном в ущерб серьезному (а может, дело тут в пропаганде?)— одна из примет современной бюрократии.

Кроме того, я обнаружил (не первым, а вслед за другими), что взаимоотношения между преступностью и героином вовсе не такие прямолинейные, какими их обычно себе представляют.

По моему опыту, большинство героинистов, попадающих в тюрьму, имеют длинную преступную биографию, которая берет начало задолго до того, как они стали принимать героин. Для большинства из них посадка предшествовала героину; большинство этих заключенных уже 5-10 раз были признаны виновными, прежде чем впервые сесть за решетку; большинство из них по секрету признавались мне, что совершили в 5-20 раз больше правонарушений, чем им за все это время вменяли в вину.

Следовательно, многие из них (а то и большинство) успевали совершить примерно 25-200 преступлений, прежде чем они попробовали героин, так что необходимость «кормить свою привычку» (как они это называют) не могла служить исчерпывающим объяснением их преступных деяний. Если уж считать, что между героином и преступным поведением существует причинно-следственная связь, получается, что второе служит причиной первого не реже, чем наоборот. Вероятнее иная версия: то, что влекло их к преступной жизни, точно так же влекло их и к героину.

Я считал важным, чтобы страдающие зависимостью не лишали себя свободы воли, перекладывая ответственность на какое-то неодушевленное вещество. Наркоманы, вводящие героин путем инъекции, нерегулярно принимают его в среднем восемнадцать месяцев, прежде чем у них вырабатывается физическая зависимость от него. Более того, наркоманам, использующим инъекции, предстоит многому научиться — например, как готовить наркотик к употреблению и как его вводить. Им приходится преодолеть естественное для человека нежелание втыкать в себя иглу шприца. Более того, им известны последствия наркозависимости, так как большинство из них выросли в регионах, где наркомания широко распространена.

Не только героинисты, но и многие другие заключенные, едва оказавшись за решеткой, пытались добыть у тюремного врача какие-то препараты. Помню человека, спросившего, дам ли я ему диазепам — транквилизатор, весьма ценимый и пользующийся спросом в тюрьме.

—Нет,— ответил я.

—Нет?— переспросил он.— В каком смысле — нет?

—Мне очень жаль,— произнес я,— но я не могу придумать, как выразить это еще проще.

Затем я разъяснил, почему не выписываю ему этот препарат — несмотря на то что ломка из-за прекращения приема диазепама может приводить к эпилептическим припадкам и (хотя и крайне редко) к чему-то вроде белой горячки. Но мое объяснение не произвело впечатления на заключенного.

«Убийца!— вскричал он.— Вы не доктор, а убийца!» Встав, он продолжал вопить: «Убийца! Убийца! Убийца!»