Святая Русь - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Балашов cтр.№ 393

– Войска твоего князя громят нашу землю! – заговорил Темир-Кутлуг, супясь и сжимая кулак.

– Великий хан! Князь Юрий отмщает твоему недругу, Ентяку, пошедшему без твоего высокого повеления на Нижний Новогород!

– Все одно! Вы – враги и ратны мне! – неуступчиво возразил хан. Русичи не сразу заметили выступившего из темноты невысокого плотного монгола в довольно простом платье, что сейчас, чуть усмехаясь, выслушивал гневную речь хана и покорливые ответы русичей. Иван Федоров почти не обратил внимания на него и покаял в том уже спустя время, когда им повестили, что то был всесильный Идигу (именуемый у русичей Едигеем), от коего зависело исполнение или неисполнение всего того, что наговорит на приеме хан.

– Почему не явился ко мне сам Василий?! – гневно вопрошал Темир-Кутлуг. – При прежних ханах всякий урусутский князь, садясь на престол, прежде всего являлся на погляд в Сарай и получал свой ярлык из рук великого хана!

– Сарай разгромлен! – низя очи и кланяясь, вставил Федор Кошка. – Нашему князю тяжело и боязно являться в степь, где идет война и разбойничают шайки грабителей, но он шлет с нами дары и почтительно приветствует нового повелителя Золотой Орды!

– Ты лжешь, боярин! – вновь перебил его Темир-Кутлуг. – Ты лжешь, потому что твой князь получал ярлык из рук Тохтамыша и до сей поры служит моему врагу!

Тут-то выступивший из тени Идигу пытливо вперил свой взгляд в лица русских послов, чуть насмешливо разглядывая попеременно то Федора Кошку, то Илью Иваныча, который, в свою очередь, путаясь в окончаниях татарских слов, пытался оправдать нынешнюю ордынскую политику великого князя Василия.

Иван Федоров, с тем чувством, которое бывает, наверно, у человека, решившего броситься с горы, – чувством общего оцепенения, животного страха, подымающегося снизу, от живота к сердцу, и отчаянной бесшабашной удали, – выдвинулся вперед и открыл рот:

– Великий хан! – Он отчетисто произнес по-древнему «каан», и Идигу тотчас любопытно поглядел на него. – Мы приехали к тебе не оправдывать своего князя, коего, возможно, не так уж легко оправдать, мы приехали к тебе почти что сами по себе, как друзья, с тем, чтобы остеречь тебя от новых козней хана Тохтамыша и литовского князя Витовта! Это и будет нашим оправданием перед тобою! Дозволь выслушать нас с глазу на глаз, как это повелось и принято при твоем дворе!

Федор Кошка, не ожидавший таковой резвости от Ивана Федорова, со страхом глядел на послужильца. Настал тот миг тишины, на котором зависают подчас судьба и даже жизнь несчастливых посланцев. Иван видел, как по челу Федора Кошки росинками выступил пот, как беспокойно дернулся Илья, поводя очами семо и овамо, и не узрел только одного: легкого, разрешающего кивка Идигу.

– Хорошо. Мы подумаем! – вымолвил наконец Тимур-Кутлуг, и только тут Ивана охватила обморочная слабость. С запозданием понял он, что его дерзость едва не стоила им всем головы.

Послы поднялись с колен, троекратно поклонились, опружили по чаше кумыса, с запозданием поднесенного им прислугою (тоже не ведавшей, чем окончит ханский прием), выпятились из шатра.

– Ну, Ваня! – говорил Федор Кошка, покачивая головой, когда они уже воротились к себе в гостевую юрту и слезали с седел. – Ну, Ваня, мог погубить, а спас! Думал я, грехом, што и взял-то тебя себе на погибель! Можно ли так с ханом баяти? Надоть тихо, да околичностями, да винись, винись! Они то любят! Горды, вишь! Прежняя слава Чингизова им спать не дает! А ты враз и вдруг… Кабы не Едигей, не сидеть бы нам и на кошмах теперича!

– Ето который Едигей, тот, что сбоку-то?

– Он! Да ты, никак, и не рассмотрел ево толком? Хитрее ево нету в степи! Самого Темерь-Аксака, бают, обвел! Теперь он, почитай, и ханов из своей руки ставит!

Вопросы, ахи-охи посыпались со всех сторон. Всем похоть напала узнать, что было на ханском приеме, да кто что сказал, да чем окончило.

– Ничем! – остановил вихрь вопросов Кошка. – Ничем покудова, други! Одно, што живы остались! Вот коли созовут на беседу, тогда…

Вечером за послами пришли. Уже в синих сумерках они посажались на коней. Спешились у второй ханской юрты, что была поменьше и стояла в стороне от иных, окруженная вкруговую сторожевыми нукерами. На кошме, на кожаных кофрах, ожидало угощение: печеная баранина, плов, вино и кумыс. Позже внесли фрукты и сладости: сушеный инжир, заплетенные в косицу куски вяленой дыни, мелкий, ссохшийся до твердоты кишмиш, засахаренные орехи, халву и шербет, – и снова вино, и снова кобылье молоко с сахаром.

Темир-Кутлуг, кажется, оттаял. Хитровато улыбаясь, потчевал гостей. К серьезному разговору сразу не приступали.

Но вот слуги уволокли опорожненную посуду, – изрядно оголодавшие русичи приналегли-таки на угощение, – и как-то вдруг рядом с ханом оказался улыбающийся Идигу. Русичи поняли, что появление всесильного темника было молчаливым приглашением к разговору о том, с чем прибыли послы в татарский стан.

Федор, весь подтянувшись и отвердев, заговорил, отбросив восточную витиеватость, о том, что створилось на Руси: о дружбе князя Василия с Витовтом, о захвате Смоленска и утеснении рязанского князя, о проигранной войне с Новым Городом… Говорил жестко, не скрывая и не сглаживая ничего. Примолк, откинулся станом и домолвил:

– А теперь пусть давешний сотоварищ нам изъяснит, о чем ему довелось уведать в Крыму!

Редко Ивану было так трудно начать, как в этот раз, когда, – он чуял это всею кожей, – от его слов впрямую зависел успех или неуспех ихнего посольства. Он взмок и от обильной еды, и от страха, и не вдруг сумел справиться с собой. Оба, Идигу и Темир-Кутлуг, ждали, забыв улыбаться. Наконец Иван начал:

– У меня есть друг. Родич. Литвины отроком захватили его в полон. Убили отца, самого продали на рынке Кафы в рабство. Он был и в войске Тохтамыша, был и у Тимура в плену, сбежал, повидал многое. Хотел, всегда хотел, воротить на Русь. Мы с им встречались в Сарае. Всего не стану баять, только одно скажу: меня он николи не обманет и не продаст. И тут, в Крыму – мы возвращались из Цесаря-города, – ватага напала. Ан, гляжу, ватажник ихний, – да и не я, он первый меня узнал. Словом, встретились. Он и повестил мне: мол, Тохтамыш в Киеве, у Витовта, и што слух есть, договор у их заключен – Витовт его на престол садит, а он Витовту дарит Русь. Стало так! В тонкости-то он мне не поведал того… У Бек-Ярыка он в войске, сотником, мог и знать!

Иван замолк. Оба, хан и Идигу, молчали. Илья Иваныч пошевелил затекшими членами, крякнув, высказал:

– Нам про то неведомо, а токмо – не верим мы Витовту! Чаем, водит нашего князя за нос, сам же мыслит охапить всю русскую землю в руку свою. Ну и… Сам понимай! – почти грубо заключил боярин. – С вами, с Ордой, мы ить вроде как и соседи! Не без драки, тово, не без ссор, да и не без помочи друг другу. Тохтамыш сблодил, Москву пожег, мы того ему простить не можем… Опять понимай, хан! Ты баял: мы, мол, Тохтамышев улус и все такое… Дак ведь у нас и свои головы есь на плечах! Витовту помогать нас же губить мы не согласны!