— О Господи! До чего только можно дойти? И они сняли об
этом фильм? , — Он так сказал.
— Но как им это удалось?
— Возможно, пригласили кого-нибудь с подпольной студии,
которая специализируется на фильмах для мужской аудитории.
Полетт внимательно посмотрела на Ромстеда:
— Для экс-спортсмена и бизнесмена средней руки вы слишком
хорошо осведомлены в темных делишках.
Он пожал плечами:
— Я много читал.
— Не сомневаюсь, но интересно — что именно?
Ромстед промолчал. Она сказала — два миллиона долларов; он и
не представлял, что Полетт так богата, однако Кесслер должен был знать наверняка
— он не имел права на ошибку. После похищения старика его разведывательные
операции стали еще совершенней. Ромстед подумал о Джери: возможно, это ее
работа, но в какой-то момент она что-то напутала. Как, черт побери, они
собираются заполучить такую сумму и скрыться, если ФБР перевернет каждый
камешек западнее Миссисипи? По словам Полетт, предполагается, что он, Ромстед,
заберет выкуп. Что это означает? Что он пойдет в банк, как его старик? Нет, тут
придумано нечто другое. И несомненно, эта идея находится где-то на грани
гениальности и безумия. Главное слово будет за электроникой, а потом — если
только ему не удастся найти какой-нибудь выход — он умрет, как и его отец.
Ромстед заинтересовался, сняли они это место или купили на
часть тех двухсот пятидесяти тысяч. Несомненно, когда все закончится, они
уберут решетки, стальную плиту, зеркало и все остальное, заделают дыры от
болтов. Однако если им хоть что-либо известно о ФБР, то придется поработать как
следует. Из-за двухмиллионного выкупа и двух захваченных заложников эти парни
перетрясут всю страну, так что мало не покажется!
Раздался звук отодвигаемого запора, и узкая панель над
комодом сдвинулась в сторону. Из нее показалась рука с парой наручников и двумя
полосками черной ткани и оставила все на комоде. Потом в отверстие просунулись
стволы обреза, и голос произнес:
— Ромстед, отойдите в дальний конец комнаты и станьте
лицом к окну.
«Свора ублюдков со страстью к драматическим
представлениям, — подумал Ромстед, хорошо разбиравшийся в театре. —
Теперь он сделает киношный жест своей пушкой». Повернувшись, он отошел назад и
стал лицом к окну. Голос сзади скомандовал:
— Миссис Кармоди, завяжите ему глаза и наденьте за
спиной наручники.
— Я не знаю, как с ними обращаться, — ответила
она. — Должно быть, я в тот день прогуляла занятия в полицейской академии.
— Заткнитесь и делайте, что вам ведено. Наручники
открыты. Вам остается лишь надеть их ему на запястья и закрыть до щелчка. И
если он вам хоть сколь-нибудь не безразличен, то лучше как следует завяжите ему
глаза.
По интеркому с ними разговаривал другой голос, этот звучал
пониже тоном и более агрессивно. В нем не чувствовалось ни малейшего акцента,
значит, это не Техасец. Тогда их не меньше трех. Назовем его Центровым
[21]
.
Ромстед услышал, как к нему сзади подошла Полетт, и завел
руки за спину. Стальные кольца сомкнулись на запястьях, потом она завязала ему
глаза.
— Теперь станьте рядом и завяжите глаза себе, —
скомандовал голос.
Затем раздался звук отодвигаемого засова и поворачивающегося
в замке ключа.
— Держу его на мушке, — сказал другой голос. Вот и
Техасец! Значит, он тоже вооружен и держит на прицеле комнату.
Может, все это выглядит несколько театрально, но когда они
чего-то опасаются, то играют по-настоящему. Хотя Ромстед не понимал, к чему эти
штучки, когда со скованными руками и завязанными глазами он ничего сделать не
может. Деревянный пол был голым, если не считать коврика между кроватями,
поэтому он расслышал приближающиеся сзади шаги. Потом другие, поближе к двери.
Теперь оба бандита вошли в комнату.
— Ты, главная, ступай туда, куда я буду направлять,
милашка, — сказал Техасец. Его шаги и шаги Полетт удалились в сторону
дверей, а потом что-то уперлось Ромстеду в спину.
— Двустволка, двенадцатый калибр, заряжена вторым
номером, — сообщил Центровой. Ромстед промолчал. Здоровенная лапа схватила
его за левую руку и развернула. — Вперед. — Они прошли через комнату.
Ромстед заранее запомнил размеры помещения и удовлетворенно хмыкнул, задев
дверной косяк правой рукой как раз в тот момент, когда он и ожидал. —
Направо, — приказал Центровой и, чтобы было понятней, подтолкнул его.
«Холл, как минимум, две двери в спальни», — подумал
Ромстед, продолжая считать про себя шаги. Сейчас они, должно быть, в помещении,
где с противоположной стороны находится зеркало-окно. Слегка отведя в сторону
правый локоть, он почувствовал прикосновение ткани. Значит, с этой стороны
занавеска.
— Налево, — скомандовал Центровой. Следовательно,
вход в холл со спальнями должен находиться почти напротив сквозного зеркала.
Ромстед повернул и снова принялся считать, делая короткие
шаги — что вполне естественно для человека, временно лишившегося зрения, —
и стараясь, чтобы они как можно точнее соответствовали двум футам. Потом услышал
урчание работающего холодильника и звук капающей из неплотно завинченного крана
воды. Пахло кофе и жареным беконом. Ковра под ногами по-прежнему не было,
однако он больше не слышал впереди себя шагов Техасца и Полетт. И тут
послышался скрип открывающейся двери и голос Техасца:
— Шажочек вниз, лапуля.
Дверь захлопнулась, громыхнув щеколдой. Они только что
вышли, значит, впереди должен быть ковер. И тут Ромстед ступил на него — ага, в
двенадцати футах от задней стену холла.
Три шага по ковру, и они свернули налево и сделали еще
девять. Потом Центровой остановил Ромстеда, и тот уперся ботинком в порог. Не
убирая дула дробовика с его спины, он раскрыл дверь.
— Вниз, — скомандовал он.
Значит, входная дверь располагалась чуть левее двери холла,
и им пришлось обходить что-то — стол или софу. И зачем он считает шаги? Скорее
всего, чисто автоматически. Эта информация могла бы пригодиться ФБР, но кто,
интересно, ее передаст?
Ромстед осторожно ступил вниз и почувствовал под ногой
кокосовую циновку. Шесть футов голых досок и еще две ступеньки. И вот он уже на
раздражающе скрипящем мелком щебне. В воздухе стоял смолистый аромат сосен,
однако не чувствовалось ни малейшего ветерка, чтобы на слух можно было
определить, насколько близко находятся деревья. Где-то неподалеку трещала
птица, которую Ромстед принял за сойку. Солнце приятно припекало. «Далекое и
мирное светило, — подумал он. — Просто замечательно».