Из палаты Дженко Абандандо вышли врач и сестра. Врач был
молодым человеком с серьезным и властным лицом. Одна из дочерей Дженко боязливо
спросила:
— Доктор Кеннеди, можно нам войти к нему?
Доктор Кеннеди с недоумением посмотрел на большую группу
людей. Разве они не понимают, что больной умирает в страшных муках? Будет
лучше, если ему дадут умереть спокойно.
— Думаю, что можно, но только самым близким
родственникам, — вежливо ответил врач. Он очень удивился, заметив, что
мать и дочери повернулись к невысокому тучному человеку, одетому во фрак, будто
собираясь выслушать его решение.
Тучный человек заговорил. Голос выдавал его итальянское
происхождение.
— Дорогой доктор, — сказал дон Корлеоне. —
Это верно, что больной умирает?
— Да, — ответил доктор Кеннеди.
— Значит, тебе здесь делать нечего, — сказал дон
Корлеоне. — Об остальном мы позаботимся. Мы утешим его. Мы закроем его
глаза. Мы похороним его и будем плакать на его похоронах. Мы позаботимся о его
жене и дочерях.
Столь недвусмысленная речь заставила госпожу Абандандо все
понять, и она разрыдалась. Доктор Кеннеди пожал плечами. Этим крестьянам ничего
не втолкуешь. В то же время он почувствовал справедливость грубого замечания
этого человека. Он свое дело сделал. Тем же вежливым тоном доктор Кеннеди
сказал:
— Подождите, пожалуйста, пока сестра не позволит вам
войти, мы обязаны сделать несколько необходимых процедур.
Сестра вернулась в палату, и они остались ждать. Наконец,
она снова вышла и, оставив дверь открытой, пригласила их войти. Она прошептала:
— Он бредит от боли и жара, постарайтесь не волновать
его. Вы все, кроме его жены, можете посидеть рядом с ним только несколько
минут.
Тут она узнала Джонни Фонтена, который оказался рядом с ней,
и глаза ее широко раскрылись. Тот слабо улыбнулся ей, а она вперила в него
призывный взгляд. Джонни записал ее адрес (в будущем может пригодиться), а
потом зашел вслед за остальными в палату.
Долго боролся Дженко Абандандо с болезнью, но теперь
побежденный и обессиленный, лежал на высокой кровати. Он так истощал, что от
него остался один скелет, а то, что раньше было густой, черной шевелюрой,
превратилось в редкий безобразный клок волос. Дон Корлеоне весело воскликнул:
— Дженко, дорогой друг, я привел к тебе своих сыновей,
и посмотри, даже Джонни приехал из Голливуда.
Умирающий поднял на дона глаза, полные лихорадочного блеска.
Дон пожал руку своему старому другу. Он сказал:
— Поскорей выздоравливай, и мы вместе поедем в нашу деревню
в Италию. Поиграем, как наши отцы и праотцы, в бокки возле винной лавки.
Умирающий отрицательно покачал головой. Он дал знак молодым
и жене отойти от кровати и своей костлявой рукой крепко прижал дона к себе. Он
пытался говорить. Дон наклонил голову, а потом сел на стул у кровати. Дженко
Абандандо бормотал что-то об их детстве. Потом его черные, как смоль, глаза
хитро заблестели, и он что-то быстро зашептал. Дон склонился к нему еще ниже,
и, присутствующие удивленно смотрели на слезы, которые текли по лицу дона
Корлеоне. Дрожащий голос стал сильнее и заполнил собой всю комнату. Сделав
отчаянное, нечеловеческое усилие, Абандандо поднял голову с подушки, посмотрел
вокруг невидящими глазами и показал пальцем на дона:
— Крестный отец, крестный отец, — воскликнул
он. — Спаси меня от смерти, умоляю тебя. Мясо горит у меня на костях, и
чувствую, как черви поедают мой мозг. Вылечи меня, крестный отец. Ты всесилен,
только ты можешь осушить слезы моей несчастной жены. Детьми мы вместе играли в
Корлеоне, а теперь ты позволишь мне умереть? На моей совести много грехов, и я
боюсь ада.
Дон молчал. Абандандо сказал:
— Сегодня день свадьбы твоей дочери, и ты не можешь мне
отказать.
Дон говорил тихо и серьезно:
— Дружище, — сказал он. — Такой силой я не
обладаю. Обладай я такой силой, я был бы милосерднее бога, поверь мне. Но не
бойся смерти и не бойся ада. Я прикажу молиться за тебя днем и ночью. Твоя жена
и дочери будут молиться за тебя. Как сможет бог наказать тебя после стольких
молитв?
На костлявом лице появилось выражение хитрости. Абандандо
спросил:
— Значит, это уже улажено?
Дон ответил холодным безжалостным тоном:
— Святотатец, покорись судьбе!
Абандандо снова упал на подушку. Погас блеск дикой надежды в
его глазах. Сестра вернулась в палату и принялась деловито выгонять
посетителей. Дон встал, но Абандандо протянул к нему руку:
— Крестный отец, — сказал он. — Останься
здесь и помоги мне встретить смерть. Быть может, если она увидит тебя, она
испугается и оставит меня в покое. А может быть, ты замолвишь за меня словечко,
потянешь за ниточку, а? — Умирающий подмигнул дону. — Ведь вы кровные
братья. — Потом, как бы испугавшись, что дон обидится, он крепко схватил
его за руку. — Останься со мной. Позволь мне держать твою руку. Мы
проведем этого ублюдка, как провели остальных. Крестный отец, не изменяй мне.
Дон дал присутствующим знак выйти из палаты, и когда они
подчинились, он положил сморщенную руку Абандандо в свои широкие ладони. Мягко
и нежно утешал он друга в ожидании прихода смерти. Казалось, дон и в самом деле
в силах выхватить Дженко Абандандо из лап этой костлявой.
Первая брачная ночь Конни Корлеоне прошла успешно. Карло
Ричи, подстегиваемый содержимым кошелька невесты, в котором оказалось более
двадцати тысяч долларов, выполнил свою работу старательно и смело. Невеста же,
со своей стороны, с гораздо большей охотой рассталась со своей невинностью,
нежели с кошельком.
Люси Манчини сидела дома и ждала звонка от Сонни Корлеоне,
будучи уверена, что он попросит ее о встрече. Наконец, не вытерпев, она
позвонила сама, но, услышав женский голос, повесила трубку. Она не
предполагала, что в те полчаса успел разнестись слух о том, что Сонни нашел
себе новую жертву и что он «проделал работу» на подружке своей сестры.
Америго Бонасера приснился кошмарный сон. Он видел, как дон
Корлеоне в остроконечном тюрбане, комбинезоне и тяжелых перчатках сгружает
трупы возле кладбища и кричит: «Помни, Америго, никому ни слова, и похорони их
поскорее». Он так громко застонал, что жене пришлось растормошить его.
Кей Адамс к гостинице Нью-Йорк-Сити проводили Пауло Гатто и
Клеменца. Большую шикарную машину вел Гатто. Клеменца уступил Кей место рядом с
водителем, а сам уселся на заднем сиденье. Кей нашла обоих мужчин очень
интересными. Они говорили на бруклинском наречии и вели себя с ней прямо-таки
изысканно. В дороге она пыталась завязать легкую беседу и была поражена
очевидной симпатией и уважением, с которыми они отзывались о Майкле. Майкл
давал ей понять, что является чужим в мире отца. Клеменца же своим гортанным
голосом сообщил ей, что «старик» считает Майка лучшим из сыновей, что он
наверняка унаследует управление семейным делом.