Ничья земля - читать онлайн книгу. Автор: Ян Валетов cтр.№ 49

Решение об изоляции, решение об охране нефте и газопроводов российскими вооруженными силами, решение о приеме восточных областей в Федерацию принимались Крутовым в его бытность Президентом. С его приходом в новом качестве принципиально ничего не изменилось. Разве что из «столыпинских» вагонов, заходивших под охраной мотопехоты на Ничью Землю, все чаще и чаще выгружали сотни людей. А потом вагоны уходили обратно, за стены колючей проволоки, за массивные ворота пропускных пунктов, оставляя ссыльных на произвол судьбы. Дешево и сердито получалось у Александра Четвертого — прямая экономия для бюджета.

Разные, ох, разные люди попадали в ЗСВ с этими эшелонами. Были тут и уголовники, и маньяки, были авантюристы и мошенники, но все больше и больше становилось среди невольных гостей других: врагов общества, врагов политических.

Расстреливать их было как-то не гуманно, а вот избавиться, чтоб не чирикали — можно. И избавлялись, не мудрствуя лукаво: всего и делов-то — поймать, загрузить в вагон и перевезти через границу. А что будет со ссыльным здесь, где и опытные люди, живущие на Ничьей Земле с первых дней Потопа, бывает, гибнут в секунду и ни за грош — это уже его личное дело. Нечего было даром языком болтать, когда все остальные — довольны и счастливы, кроме террористов, разумеется. А с ними, как известно, разговор короткий.

И со стороны Конфедерации, от гетмана Романа Стецкива и незабвенного сергеевского коллеги Богдана Ващука — Богдасика успешно возглавляющего гетманскую службу Беспеки, в ЗСВ тоже поступали новые жители.

Причины были те же, и метод похожий — только тут ссыльных везли грузовиками. Была бы власть, а недовольные — всегда найдутся. И место для их содержания — тоже. Тем более, что Правительство Конфедерации было далеко небезгрешным и своей невероятной русофобией могло заставить даже потомственного запорожского казака, звереющего при слове «москаль», заговорить с приволжским оканьем на клятой мове.

Естественно, будут недовольные, когда русский язык объявлен вне закона, когда наличие в доме книг на языке захватчика приравнивается к политической неблагонадежности, когда неприятие чужой культуры ценится больше, чем знание своей собственной. Даже поляки, курировавшие от Европейского Союза Конфедерацию, несмотря на свою историческую неприязнь к России, недоуменно качали головами.

В этой взаимной неприязни было нечто патологическое — словно в отношениях мужа и жены, проживших вместе долгие годы и знающих друг друга в тонкостях, которые вдруг оказались в состоянии развода. Причем не просто развода, а развода грязного — с выворачиванием несвежего белья, интимных подробностей и колоссальным желанием сделать друг другу как можно больнее любым способом.

И причина развода давным давно забыта, и вышеупомянутые интимные подробности, выложенные на всеобщее обозрение, свидетельствуют о не угасшем интересе друг к другу — ан-нет! Пути назад не будет — все мосты сожжены и единственная цель встреч теперь — поддержать в душе костер ненависти, не дать ему превратиться в угли.

Так не жалеть друг друга могут только очень близкие люди.

У приехавшего, в первый раз после Потопа, в Москву Сергеева с собой были: почти «правый» паспорт Восточной республики, пара телефонов, в правильность которых верилось с трудом, адрес кафе на Сретенке, где когда-то был «почтовый ящик» для работников конторы. И, естественно, адрес жены покойного деда, той самой блондинки с глазами навыкате — последней, как оказалось, любви бывшего лже — строителя с генеральскими погонами. Проживала сия светская львица в квартире, знакомой Сергееву с детства, но изуродованной до неузнаваемости произведенным ремонтом, превратившим строгое пристанище разведчика, пахнущее старыми книгами, трубочным табаком и сандаловым деревом, в подобие дорогого домика для ручных бенгальских хомячков. Только колеса для бега не хватало.

Российские деньги у Михаила были. В метро, хоть это было быстрее и удобнее, он решил не спускаться, чтобы не нарваться на патрули. Такси продвигалось по Садовому кольцу со скоростью черепахи. С раннего утра и до поздней ночи Садовое было одной сплошной пробкой, чадящей, стонущей клаксонами, бесконечно усталой от собственного существования. Путь до проспекта Мира занял больше полутора часов. Такси ушло в боковые улочки, загрохотало подвеской по разбитому за зиму асфальту вдоль трамвайных путей — водитель, пожилой уже мужчина, заматерился в полголоса, упоминая недобро дороги, дураков ремонтников и их родителей женского рода.

Дом сталинской постройки, где располагалась дедова квартира, прятался за старым сквером — запущенным, не по-настоящему, а продуманно, декоративно. Квартиры в нем были не те, что раньше — теперь, после полной реконструкции, на каждом этаже была только одна дверь, за которой находились настоящие хоромы. И сами подъезды, пахнущие чистотой и мрамором, были совсем не такими, какими их помнил Сергеев.

Но в подъезд, к «бабушке», Михаил попал далеко не сразу — территория бывшего генеральского дома хорошо охранялась молодцеватыми ребятишками в пятнистой форме без знаков различия. Сергеева ненавязчиво попросили представиться, проверили паспорт, спросили к кому он и тут же позвонили по телефону. Разговор Михаил не слышал — охранник предусмотрительно вышел в соседнюю комнату.

— Вас не ждут, — сказал он, вернувшись, и посмотрел настороженно, оценивая Сергеева на случай возможного непонимания.

— Естественно, — ответил Сергеев, — Елена Александровна не слышала обо мне никогда. Я всего-навсего знакомый ее внука, он просил зайти, беспокоится о бабушке.

— Внук? — переспросил охранник с недоверием. — У Елены Александровны? Вы ничего не напутали? Я здесь уже два года работаю, сразу после ремонта и до этого не заборы красил, слушать умею. У нее и детей-то не было никогда. Да и возраст… Могу ли я еще раз глянуть ваши документы?

Сергеев молча протянул паспорт. При виде изображенной на обложке «вилки в жопе» охранник невольно улыбнулся.

— Вы ее мужа не помните? И помнить не можете, его уже много лет, как нет. Александр Трофимович Рысин, генерал — лейтенант. Это его внук, — пояснил он. — Вы скажите, что я от Миши Сергеева, внука Александра Трофимовича.

— Что ж ты, Петр Константинович, — спросил охранник, еще раз заглядывая в красную книжечку поддельного паспорта, — сразу не объяснил кто и откуда? Сиди, жди, я еще раз звякну.

— Кто ж знал, что тут, как на военном заводе? — развел руками Сергеев. — Не зайти, не выйти. В новых домах — я понимаю, а этому — сто лет в обед.

— Так тут же все жильцы новые. Твоего друга бабушка, — охранник ехидно улыбнулся, — да еще один генерал ФСБшный — и все, от прежних жильцов никого и не осталось. Тут теперь модный район, квартиры, знаешь, сколько стоят?

Он исчез в соседней комнате, держа в руках радиотрубку, и через минуту вновь возник на пороге, улыбаясь уже более дружелюбно.

— Не соврал. Помнит друга твоего. Это надо же, а? Я думал — ей лет 40, не более…

— Ну, чуток ты ошибся, брат! — сказал Сергеев. — Лет на двадцать — двадцать пять.