Парижские тайны - читать онлайн книгу. Автор: Эжен Сю cтр.№ 244

— А где же дети?

С этими словами Марсиаль присел к столу.

— Дети находятся там, где находятся, — язвительно ответила Тыква.

— Мать, а где дети? — снова спросил — Марсиаль, пропустив мимо ушей ответ сестры.

— Они спать пошли, — сухо ответила вдова.

— А они что же, не ужинали, мать?

— Слушай, ты, а какое тебе до этого дело? — грубо крикнул Николя, хватив перед этим большой стакан вина для храбрости, ибо характер и сила брата были ему хорошо известны.

Марсиаль обратил внимание на грубый выпад Николя не больше, чем на вызывающий ответ Тыквы, и снова обратился к матери:

— Мне не по душе| что детей уже отправили спать.

— Тем хуже... — сказала в ответ вдова.

— Вот именно, тем хуже!.. Потому что я люблю, чтобы за ужином они сидели возле меня.

— А нам они надоели, потому мы их и выпроводили! — заорал Николя. — А коли тебе не нравится, ступай и разыщи их!

Удивленный Марсиаль кристально поглядел на брата. Потом, как видно, решив, что ссориться ни к чему, он молча пожал плечами, отрезал толстый ломоть хлеба и кусок мяса.

Такса между тем подошла тс Николя, держась, правда, на почтительном расстоянии; злодей, разозленный презрительным равнодушием брата и надеясь вывести его из терпения, обидев собаку, с такой силой ударил Миро ногою, что пес жалобно завизжал.

Марсиаль побагровел, судорожно сжал в руке нож и грохнул кулаком по столу; но, все еще сдерживаясь, он кликнул собаку и ласково сказал ей:

— Пойди сюда, Миро.

Такса улеглась у ног своего хозяина. Такая сдержанность разрушала планы Николя; он хотел вывести брата из терпения, чтобы завязать ссору. И потом он прибавил:

— А я, я вообще не люблю собак... не желаю я, чтобы твой пес оставался на кухне!..

Ничего не ответив, Марсиаль налил себе стакан вина и стал медленно пить.

Обменявшись быстрым взглядом с Николя, вдова молча подбодрила его и сделала ему знак продолжать враждебные выпады против Марсиаля, рассчитывая, как мы уже говорили, что бурная ссора приведет к полному разрыву с ним и заставит его уйти из дома.

Николя встал с места, взял возле очага ивовый прут, которым вдова избила Франсуа, и, подойдя к таксе, больно стегнул ее, проговорив:

— Пошел вон отсюда, Миро!

До этого дня Николя не раз, но всегда осторожно и исподтишка задевал Марсиаля, но никогда еще он не осмеливался вести себя так нагло и с такой настойчивой враждебностью.

Возлюбленный Волчицы, догадываясь, что с какой-то непонятной целью его хотят вывести из себя, удвоил свою сдержанность.

Услышав визг собаки, которую ударил Николя, Марсиаль встал, отворил дверь из кухни, выпустил таксу наружу и снова вернулся к столу.

Это необъяснимое терпение, так мало отвечавшее обычно вспыльчивому нраву Марсиаля, озадачило его недоброжелателей... Они были изумлены и переглядывались с непонимающим видом.

Марсиаль, казалось, оставался совершенно чужд происходящему, он с высокомерным видом продолжал есть и хранил глубокое молчание.

— Тыква, убери вино, — приказала вдова дочери.

Та поспешно кинулась выполнять это приказание, но Марсиаль сказал:

— Погоди... я еще не кончил ужинать.

— Тем хуже! — прошипела вдова и сама убрала бутылку со стола.

— Ах, так!.. Тогда другое дело!.. — сказал возлюбленный Волчицы.

Он налил себе большой стакан воды, выпил, прищелкнул языком и объявил:

— До чего ж хороша водичка!

Столь непоколебимое хладнокровие распалило ненависть Николя, уже сильно возбужденного обильными возлияниями; тем не менее он еще побаивался начать открытую атаку, хорошо зная недюжинную силу своего брата; внезапно он закричал, в восторге от собственной выдумки:

— Ты хорошо поступил, подчинившись нашему обращению с твоей таксой, Марсиаль; тебе надо бы взять такое поведение за обычай; потому как ты подготовься к тому, что мы пинками выгоним твою полюбовницу, как только что выгнали твою собаку.

— Да, да... ежели, на свою беду, Волчица, выйдя из тюрьмы, вздумает заявиться сюда, — подхватила Тыква, догадавшись о намерениях Николя, — я сама надаю ей знатных оплеух!

— Ну а я заставлю ее нырнуть в тину возле лачуги, что стоит на остроконечном берегу острова, — подхватил Николя. — А коли она вынырнет на поверхность, я опять загоню ее в ил пинками моих башмаков... твою стерву...

Эта брань, адресованная Волчице, которую Марсиаль любил с дикой страстью, взяла верх над его мирными намерениями; он нахмурил брови, вся кровь бросилась ему в лицо, жилы на его лбу набухли и напоминали теперь веревки; и все же у него хватило самообладания, и он только сказал брату слегка задрожавшим от сдержанного гнева голосом:

— Слушай, поберегись... ты ищешь ссоры, а получишь такую выволочку, какой не ждешь...

— Я получу выволочку... от тебя?

— Да, от меня... и я угощу тебя почище, чем в прошлый раз.

— Как, Николя! — с деланным удивлением язвительно Спросила Тыква. — Разве Марсиаль тебя поколотил?.. Подумать только! Матушка, вы слышите?.. Теперь меня больше не удивляет, что Николя так его боится.

— Он меня поколотил... потому что напал сзади! — крикнул Николя, побелев от ярости.

— Лжешь; это ты на меня напал исподтишка, и я тебе задал трепку, а потом мне тебя стало жаль; но если ты еще раз посмеешь говорить такие гадости о моей возлюбленной... слышишь, о моей возлюбленной... тогда уж пощады не жди... У тебя долго не пройдут синяки и следы от побоев.

— А если я захочу поговорить в таком духе о Волчице? — спросила Тыква.

— Я дам тебе пару затрещин для начала, ну а коли ты опять примешься ее оскорблять... я тебя так отдую...

— Ну а если о ней заговорю я? — медленно спросила вдова.

— Вы, матушка?

— Да... я.

— Вы? — переспросил Марсиаль, изо всех сил стараясь сдержаться. — Вы?

— Ты и меня поколотишь, не так ли?

— Нет, но если вы будете дурно говорить о Волчице, я вздую Николя; ну, а так, как знаете... это ваше дело... да и его тоже.

— Это ты-то, ты меня поколотишь!!! — в ярости завопил злодей, размахивая своим грозным каталонским ножом.

— Николя... оставь нож! — крикнула вдова, быстро поднимаясь с места, чтобы схватить сына за руку, но тот, опьянев от вина и гнева, вскочил, грубо оттолкнул мать и кинулся на старшего брата.

Марсиаль стремительно отступил назад, схватил свою толстую суковатую дубинку, которую он, войдя в кухню, положил на буфет, и занял оборонительную позицию.

— Николя, брось нож! — повторила вдова.