Дружина особого назначения. Книга 2. Западня для леших - читать онлайн книгу. Автор: Иван Алексеев cтр.№ 45

Ему удалось зарубить нескольких опричников, когда начала рушиться пылающая кровля и враги, оставив попытки убить его при помощи оружия, выбежали из терема, подперли дверь. Опричники окружили дом кольцом, стояли и ждали, когда Трофим попытается пролезть в одно из узких окон, находившихся к тому же на изрядной высоте. Однако ему удалось, прыгая сквозь обгоревшие перекрытия, добраться до глубокого погреба-ледника, подпереть крышку снизу лестницей и ледяными кирпичами. Он едва не задохнулся, но, все же дождавшись ночи, прорубился сквозь хаос обугленных бревен и уполз из усадьбы. Он шел по городу, даже не пряча обгоревшее лицо. Тогда погорельцы встречались на каждом шагу, и это никого не удивляло. Узнать его было трудно, к тому же опричники сочли Трофима погибшим и посему не разыскивали. Домой он не пошел. Степана тогда уже не было на Москве, он воевал в Туретчине, а на глаза матери, которая все равно не поверила в его гибель, Трофим не стал показываться, чтобы через нее невзначай не прознали про его спасение. Он хотел пробраться в логово опричников, попытаться спасти невесту, но вскоре узнал о расстреле девушек. Трофим подался в окрестные леса, где, как он точно знал из своего опыта, бродили многочисленные мелкие шайки отчаявшихся, как и он, людей, готовых мстить всем на свете за свои поломанные судьбы.

Трофим дошел до Волги с ватагой, в которой быстро стал предводителем, нападая на тех, кто, по его мнению, мог иметь хоть какое-то отношение к ненавистным опричникам. Примерно через год его потянуло в родные края, он вначале разбойничал в муромских лесах, затем вновь очутился в стольном граде Государства Российского.

На этом Трофим надолго замолчал. Он понимал, что сейчас предстоит самая трудная часть разговора с братом, который, являясь стражем московским, по долгу службы и по складу душевному должен был карать воровство и разбой, откуда бы они ни исходили. Если Степа мог легко пропустить мимо ушей сообщение о том, что брат где-то на Волге прижал кого-то из богатых да знатных, то весть о назначении Трофима атаманом ватаги, смотрящей за его слободкой… Повисла тяжелая, томительная пауза.

– Ну, что, Степушка, осуждаешь, небось, брата своего за дела лихие? – сумрачно вымолвил наконец Трофим.

Степан молчал, опустив глаза.

– Ясное, дело, осуждаешь, – с болью в голосе произнес старший брат. – А то, что оказался я, умелец плотницкий, в разбойниках не по своей воле, а по злодейству чужому, это тебя, я погляжу, никак не трогает?

– Я людей от насилья защищать должен, закон и порядок блюсти для блага всеобщего, – по-прежнему не поднимая глаз, медленно проговорил Степа.

– А кто невесту мою нареченную, Любушку, князя с княгинюшкой, да и меня самого от опричников защитил? Или это и есть твой порядок? – резко подавшись вперед, пытаясь заглянуть в опущенные глаза брата, почти выкрикнул Трофим.

– Ты же знаешь, что не было меня тогда в городе! – невольно откинувшись назад, ответил Степа. – А ежели законы не блюсти да порядок единый в государстве не поддерживать, так это сплошь воровство и смертоубийство начнется, работать да торговать никому невозможно станет, реки крови потекут, голодная смерть начнет косить старых да малых, тех, кто не в состоянии себя защитить и у другого кусок отнять. Так что я государством не просто так на своем месте стражницком поставлен… Ну, а что касается проклятых опричников, – Степа в свою очередь повысил голос и приблизил свое лицо к лицу брата, глядя ему прямо в глаза, – так я этих гадов ненавистных, брата моего любимого, как я думал, убивших, готов зубами рвать, коли на землю мою сунутся! И не далее, как пять ден тому назад, я…

Степа внезапно замолчал на полуслове, вспомнив, что о том, что недавнее нападение на заставу у слободки совершили опричники или их подручные, не знает никто, кроме него самого, поморов-дружинников да погибшего Пафнутьича. Служа в московской страже, он не раз убеждался в суровой справедливости поговорки «меньше знаешь – дольше проживешь», поэтому и не стал договаривать, чтобы не сообщить брату нечто лишнее, могущее впоследствии как-то ему повредить.

– И все-таки, Степа, скажи мне: что это за государство такое, которое одной рукой законы пишет, войско и стражу содержит для защиты тружеников-кормильцев своих, а другой – опричников создает и на тот же народ натравливает, как псов лютых? И не кто-нибудь это свору собрал, а царь-государь, соизволением Божьим над всеми нами возведенный. Да любой разбойник по сравнению с опричниками и иными боярами, к царю приближенными, – дите малое, невинное!

– Не знаю я, Трофим, как все это получается. За царя-государя и князей-бояр его я не в ответе. Знаю только, что порядок на земле быть должон, и лихим людишкам я укорот давать обязан.

– Так, может, те лихие люди, которые князьям-боярам не боятся укорот давать, благое дело как раз и делают, на которое ты, страж московский, не способен? Да и порядок, всем выгодный, тоже, небось, люди смелые да смекалистые, с проклятым государством не связанные, вполне поддержать могут!

– Уж не разбойников ли ты, братец, в виду имеешь, когда о борцах с произволом боярским речь ведешь? И не воровской ли порядок, который кое-кто на Москве установить пытается, словами своими оправдать хочешь?

– А хотя бы и так, брат!

– Значит, тот, кто в жизни своей гвоздя не забил, грядку не вскопал, честно ничего не заработал, а только, корысть и лютость свою теша, людей грабит да убивает, должен еще и определять, кто прав, кто виноват, кому как жить следует и что есть правда, а что – кривда?!

– Постой, братец, а уж не царя ли с опричниками ты сейчас обрисовал в точности?

– Царь волей Божьей на престол возведен, да патриархами церковными благословлен. Ежели есть в чем его грех, так он перед Богом и ответит. А без царя единого Русь снова под таким игом стонать будет, что и опричники мухами безобидными покажутся. И законы государственные, которые царь хотя бы внешне блюдет, они не на сходке воровской самым наглым да сильным негодяем навязаны, а древними обычаями священными от предков мудрых нам завещаны. За них рати неисчислимые людей русских полегли в века предшествующие! И ни немцам, ни басурманам наших обычаев не сломать, своих порядков не навязать. Мы – русичи, с народами большими и малыми, землю нашу испокон веков населяющими, свою жизнь блюдем и блюсти будем. Царь единый есть знамя народное, за которое бились и биться будут не щадя живота своего люди русские. Не важно, как имя его и сущность человеческая, важно, что олицетворяет он собой Русь единую и великую, за которую главную гордость жизненную я в сердце своем испытываю! А что ты мне взамен предлагаешь? Чем гордиться, что защищать, за что кровь пролить и в смертный час не дрогнуть? Во имя чего честь свою не посрамить? За алчность и корысть непомерную, что ли, жизнь положить?

– Это все, брат, рассуждения отвлеченные да возвышенные, попам и дьякам присущие. Божий суд нескоро проявится, а мне опричникам смердячим сейчас мстить надобно, иначе сам себя прокляну страшнее страшного да душу продам кому угодно, лишь бы они, гады, землю нашу не поганили! А тому, кто мне в этом помогать вызвался, до конца верность и преданность хранить буду.