По следу саламандры - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Сердитый, Александр Бирюков cтр.№ 42

Ни Шмидт, ни его хозяин не считали необходимым афишировать столь очевидными средствами причастность господина Бенелли к тем экзекуциям или акциям, которые Клаус осуществлял самостоятельно по его приказу.

Выполняя деликатные поручения своего патрона, Шмидт использовал паромотор, который сам выбрал. Здесь не было ни богатой отделки, ни претензии, ни эпатажа. Все строго функционально.

Двигатель в два зависимых паротрубных котла был установлен на прочной решетчатой раме и питался не спиртом, а парафиновым маслом, что более подобает железнодорожным паротягачам. Две пары ведущих колес позади. Шестнадцать поршней трех диаметров обеспечивали селективное усилие, дававшее одинаково хороший ход и на крутом подъеме и на ровной дороге. Массивный маховик, расположенный на уровне осей ведущих колес, всегда сохранял горизонтальное положение, чем обеспечивал не только постоянство крутящего момента, но и феноменальную устойчивость аппарата при маневрах.

Двигатель и ведущие колеса жестко крепились к раме.

Подрессоренной была сама кабина из листовой меди, выкрашенная черным лаком. Кожаный верх цвета маренго откидывался назад в хорошую погоду и плотно, без единой щели закрывался в случае дождя.

Заключительным штрихом, завершавшим картину, была передняя решетка радиатора рециркуляционной системы — из медного сплава, по форме напоминающая оскаленную челюсть.

Место возницы располагалось впереди по центру прямо над рулевой парой колес. Вертикальные стекла высокого качества были расположены не совсем обычно: ветровое — квадратное и два боковых, расположенных под углом в сорок пять градусов, образовывали трапецию, что обеспечивало весьма хороший обзор.

Пассажиры — позади водительского места имелось два кресла — могли довольствоваться только видом спереди, заслоненным широкой спиной возницы, либо маленькими круглыми окошками по бокам, через которые трудно оценить красоты пейзажа.

Впрочем, тем, кого Шмидт перевозил на пассажирском месте, как правило, было не до красот пейзажа. А вернее всего, они и не могли бы их увидеть, потому что пребывали либо без сознания, либо связанными, с мешком из непроницаемой для света черной ткани на голове, либо же им были нанесены увечья, которые полностью поглощали их внимание в пути.

К улаживанию дел своего патрона Давилка Шмидт подходил всегда сурово и энергично.

«Память о боли — самая твердая память, — любил повторять этот опасный человек и уточнял иногда: — Благодарность быстро проходит, а страх продолжается, пока существует его источник».

С тонких уст Клауса нередко срывались подобные чеканные формулировки, произносимые глухим, немного гнусавым из–за несколько раз переломанного в детстве и юности носа голосом. Это могло сообщить человеку рассудительному о том что Шмидт не только силен и жесток, но и вдумчив.

«Достойные господа, — судил он род человеческий, применяя к нему свой жизненный опыт, — часто поступают куда как недостойно. Вольно же им требовать к себе подобающего отношения!»

Сквозь ветровое стекло, покрытое мелкими капельками дождя, Давилка Шмидт видел вывеску скобяной лавки Илая.

«Он здесь!» — говорил себе Давилка Шмидт, имея в виду свою потенциальную жертву. Он каким–то особенным чутьем чувствовал, что на верном пути.

Они с его боссом Карло Бенелли стремительно шли к цели. Эта цель — некий беглый арестант Флай, которого синдикат хотел приставить к некоему важнейшему делу, для чего собирался вытащить беднягу из тюрьмы.

Что там за темную игру затевали Карло и Ортодокс Мулер, Шмидт не вникал. Его задача была проста и понятна. Ему следовало хорошо выполнять распоряжения хозяина. Он так и поступал. Он любил свое дело.

Карло–Умник воспылал жаждой выколупать из самой жуткой тюрьмы мира — замка Намхас — этого Флая. И Шмидт не сомневался в том, что у мистера Бенелли все бы получилось. Впрочем, как всегда. Но Флай, не посвященный в планы сильных мира сего, и сам сбежал из крепости. Теперь его разыскивают не только Шмидт и его босс, но и полиция.

Кто быстрей?

Однако Шмидт верил в то, что ему посчастливилось. И случай, этот самый нетребовательный, но и самый непостоянный союзник, представился ему. Теперь нужно было только не упустить удачу.

Склонный решать проблемы необратимым образом, Шмидт был настроен сегодня как никогда решительно.

Карло Бенелли, тоже иногда склонный к чеканным формулировкам, оценивал своего самого верного подручного так: «Когда Клаус берется за дело — цена жизни стремительно падает, но арендная плата за нее растет!»

Шмидт искренне смеялся над этой шуткой, отнюдь не из желания польстить остроумию хозяина.

Клаус Шмидт развернулся вместе с водительским креслом и через салон (дверей в его паромоторе было только две, и обе в салоне) вышел наружу, под мелкий моросящий дождь, в своем неизменном лиловом линялом плаще, сшитом из лоскутков кожи, вроде бы из шкурок крыс, как утверждали недоброжелатели у него за спиной.

Он водрузил на круглую лысую голову кожаный картузик, а на нос, несмотря на сумрак, темные очки с перекрещенными серебряными косточками на переносице.

Столь нелепый костюм, скорее подобающий злобному Панчу из ярмарочной комедии, нежели человеку на улице столицы, не мог не вызывать скрытых и явных насмешек со стороны людей, чьи невысокие стандарты поведения говорят о пробелах в воспитании.

Но Шмидт не без удовольствия доказывал всем и каждому свое неотъемлемое право носить такую одежду, какую пожелает. Иногда эти доказательства принимали формы чудовищные по своей жестокости. Могло бы создаться впечатление, что Шмидт ищет повода обойтись с кем–то люто. Провоцирует людей на то, чтобы они дали ему повод продемонстрировать свой дикий нрав, и словно бы питается флюидами человеческого страха и человеческой боли.

Но, вернее всего, это было бы неправильное впечатление. Давилка действовал более прямолинейно и более последовательно. Ну почему не признать, что он просто имел возможность отстаивать свое вопиющее дурновкусие? А такие люди редко пренебрегают возможностями.

Нужно сказать, что и Шмидт, и Бенелли были преступниками совершенно новой, прежде не водившейся в Мире формации.

Совсем недавно Мир еще не знал потрясений. Страшная истребительная война с Восточной Империей еще не встряхнула уклад, быт, нервы обывателей.

Нравы всех слоев общества отличались укорененностью чувства взаимного уважения и даже некоторой демонстративной, трогательной возвышенностью над тем, что в человеке есть животного.

Развитие Традиции привело к тому, что формирование и взращивание духовной личности на примере Учителя, который был у каждого, стало главной составляющей интеллектуального и эмоционального развития людей.

И преступления в этом мире совершались преимущественно вынужденно. Преступник, безусловно осознающий, что совершает преступление не перед укладами синдиката или кодексами лендлорда, а перед самой Традицией, несознательно действовал по принципу, если так можно выразиться, «наименьшей необходимой жестокости», не опускаясь до уровня низменных инстинктов.