Сибирь - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Марков cтр.№ 62

Запыхавшись, вбежал Кирюшка, с тревогой крикрул:

— Мам, к тебе зачем-то Евлампий Ермилыч!..

Зина встала, повернулась к полураскрытой дверп, смотрела туда, в сени, и лицо ее вдруг сделалось напряженным, каменным.

Медленно вошел низкорослый мужик в расписных пимах (красные завитушки по белым голяшкам), в черном полушубке с воротником, в черной мохнатой папахе. Папаху скинул, обнажив волосатую круглую голову, широко размахнул рукой, придерживая кожаную рукавицу под мышкой, начал креститься, устремив глаза на икону, в передний угол.

— Здравствуй, хозяюшка! — Голос у мужика неторопливый, но сиплый, глуховатый, простуженный или надорванный криком.

— Проходите, Евлампий Ермилыч, проходите. Милости прошу, — склоняясь в легком поклоне и с дрожинкой в голосе сказала Зина.

— А уж нет, не пройду, Зинаидушка, не пройду, По делу пришел, — почти ласково, но с ноткой загадочности в тоне, от которой можно было ожидать и радостное и печальное, сказал мужик.

— Ну, тогда хоть присядь, Евлампий Ермилыч. — И Зина придвинула табуретку к мужику.

— И опять же, Зинаидушка, не присяду. Дело не терпит.

— Коль так — сказывай, Евлампий Ермилыч, — сокрушенно проронила Зина.

— А ведь небось и сама знаешь, — тверже сказал мужик.

— Овес? — выдохнула Зина.

— Он, Зинаидушка. Овес. И поспеши. Знаешь сама: отечеству и царю-батюшке поставляю. Ждать им неколи. Супостат прет оравой.

— Ну где ж я сейчас возьму его тебе, Евлампий Ермилыч? Ведь он в поле, в клади. Его надо привезти, высушить в овине, обмолотить, провеять…

— В мешки ссыпать и ко мне на двор привезть, — добавил мужик, нахлобучил черную папаху до самых глаз и закончил с угрозой: — Поспешай, Зинаидушка.

Не вводи меня во грех.

Вышел, не оглядываясь, хлопнул дверью с силой, даже в промерзшем окне звякнуло стекло.

— Кто это, Зина? — недоуменно переглядываясь с Машей, спросила Катя.

— Хозяин.

— Хозяин чего?

— А сказать по правде, хозяин всего нашего выселка.

— По какому же праву, Зина? У вас тут сколько дворов-то?

— Богатый он, Катя. И по этому праву хозяин.

— Давно выселок существует? — поинтересовалась Катя.

— В двенадцатом году переехали мы из села. Вовек себе не прощу, что поддалась на уговоры мужа.

С первого дня столько мы хлебнули горького, что и теперь страшно…

— Ну-ну, Зина, расскажи, пожалуйста, как все было. — Катя уселась поудобнее. С первых Зининых слов она поняла, что выселок — порождение столыпинской земельной реформы. Тысячи крестьян были увлечены царскими властями и их кадетско-эсеровскими прихвостнями на путь, принесший им вместо обещанной самостоятельности и благоденствия новое разорение и чудовищные страдания.

Катя была еще совсем зеленой гимназисткой, когда услышала от брата резкую критику политического курса царского правительства на разобщение крестьянства и насаждение кулачества способом выхода крестьян на отруба и выселки. Потом она сотни раз сталкивалась с этим, читая большевистские газеты и листовки подпольных комитетов партии. Однако, по ее представлению, земельная проблема со всей своей остротой существовала лишь в центральных губерниях России, в условиях помещичьего землевладения и крайней ограниченности земельных угодий. И вот сверх ее ожиданий здесь, в Сибири, крестьянство переживало те же самые беды, о которых с такой страстью говорили большевики там, в России…

— Все началось, Катя, — рассказывала Зина, — со сходок. Жили мы в деревне тихо, мирно, а тут вдруг заколыхалось все. Наехали какие-то начальники из волости, из города, начали обещать мужикам молочные реки и кисельные берега, если они выделятся из общества и отправятся на отруба. Мой-то муженек и клюнул на эту наживку… Молодой был, доверчивый, после смерти отца остался за хозяина.

Набралось нас четырнадцать семей. Землю нарезали, правда, быстро. Принялись перво-наперво перевозить постройки… Ну, пока наши избы стояли на месте, казалось, вроде живем под крышей и век жить будем.

А тронули мы свою халупу, и поползла она. Стояки и венцы подопрели, углы источил червяк. На новом месте пришлось добывать лес, подновлять. Л на все время требуется, деньги. Надворные постройки: амбар, хлев, баня — и того хуже. Рассыпались еще на месте.

Ночей мы с Кузьмой не спали, силы надрывали, чтоб хоть мало-мало дыры-то залатать…

Земли тут оказалось с лихвой. Надел нам нарезали щедро. От метки до метки две версты с гаком. Л только пахотной земли — с ладонь. Все остальное то заболочено, то залесено. Весна пришла — надо сеять, а сеять негде. Опять мы впряглись с Кузьмой в непосильную работу: днем корчуем, ночью лес и корневища жжем… Урожай молодые земли дали хороший… Гляди, и жили бы с горем пополам. А тут вдруг эта лихоманка — война… И оказались мы, бабы, как зайцы дедушки Мазая, на островке. Евлампий-то Ермилыч и поначалу был с достатком, а уж когда бабы остались одни, взял он власть над всеми. В первый же год войны позабрал он все наши раскорчеванные земли. Все позасеял овсами. А с этого года и нас принудил сеять овес…

— А как ему это удалось? — спросила Катя.

— А удалось просто! На овсе одном не проживешь: человек не копь. Ну вот, он нам рожь на семена, а мы ему овес в чистом весе. Из последних сил стараешься, а деваться некуда. Теперь, вишь, требует положенное, А мы ведь всю осень на его же овсах работали. На него — неделя, на себя — день… Еще, слава богу, помирному обошелся, кричать не стал. Видать, заметил, что в избе посторонние люди.

Пока мать рассказывала девушкам о житье-бытье, Кирюшка прополз с лавки под стол и юркнул к бабке на печку. За день парень притомился, его клонило в сон. Ему, конечно, интересно было, что станут рассказывать о городской жизни гостьи, но мать принялась говорить о своем, а уж это скорого конца не предвещаю. Знал Кирюшка, что любила его матушка покукоьать про свою долю.

Катя долго не отступала от Зины, старалась расспросить ее обо всех деталях, вникнуть в правовые И экономические подробности предпринимательской деягельности хозяина выселка. "Помещик, ростовщик, эксплуататор, угнетатель" — такими словами отзывалось ее сознание на рассказ Зины.

После Кирюшки сдалась Маша. Не дождавшись крнца разговора Кати с Зиной, она легла на кровать, придвинулась как можно плотнее к стене, освобождая две трети кровати подружке, и уснула быстро и беззаботно.

А Катя и не думала о сне. Заглядывая в милое, доверчивое лицо Зины, она подбиралась к самому главному: а в чем же Зина видит выход из этой постылой, изнуряющей человека жизни? А готова ли она сама хоть какую-то частичку собственных сил отдать переменам, без которых дальше уж просто невмоготу?.

— Стеньку б Разина, Катя! Он бы поднял хоть самых смелых, — понизив голос и тоном полного доверия, как самое сокровенное, единым вздохом сказала Зина.