Усобники - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тумасов cтр.№ 94

В ноябре-грудне огородились города и деревни снеговыми сугробами, сильными метелями занесло дороги, а в декабре-студне, когда погода чуть унялась, из Владимира выехал большой, саней в тридцать, поезд. Князь Андрей Александрович отправился в полюдье по Владимирской земле.

* * *

Легкие княжьи санки, расписанные по дереву киноварью, позванивая золотыми колокольцами, легко катили впереди обоза. Следом сани с гриднями. Дружинники — на последних розвальнях. Воины прикрывают поезд от лихих людей, каких особенно много во время полюдья. Они преследуют сборщиков дани, словно волки добычу, и стоит по какой-либо причине отстать саням от поезда, как раздается разбойный посвист…

Став великим князем, Андрей Александрович редко выбирался в полюдье, доверив все тиунам. Но в этот год, послав ближних бояр собирать дань по югу Владимирского края и в Городецкой земле, князь Андрей сам выехал на север, к Суздальскому уделу. Кто знает, отчего так решил, пожалуй, хотел отвлечься от дурного настроения, какое не покидало его с возвращения из Сарая.

Сбор дани князь Андрей начал с дальних деревень. В урожайные годы смерды платили исправно, но ежели случался голод, бунтовали, звали поглядеть на пустые закрома, и тогда их ставили всем селением на правеж, босых на снегу.

В полюдье князь ночевал в крестьянских избах. Гридни выгоняли хозяев, а старосты, собрав смердов, напоминали о размерах дани. На сани грузили кули с пшеницей и пшеном, мороженое мясо и рыбу, кадочки с бортевым медом и все, чем платили смерды князю. А еще брал князь дань кожами и мехами…

В полюдье князь объезжал княжьи деревни. В землях, какими он наделил бояр, дань собирал сам боярин. Князь жаловал боярина, а тот служил ему. Чем большим почетом пользовался у князя боярин, тем больше были его владения…

Ночью князь Андрей, улегшись на лавке в протопленной избе, вдруг принялся размышлять о превратностях судьбы. Господь сотворил его князем и наделил правом повелевать людьми. Но Бог послал на Русь неисчислимое татарское воинство, и великий хан стоит над ним, князем Андреем. Русские князья — смерды хана Тохты. Воистину правдивы слова Священного Писания: «Несть власти, аще не от Бога…» В январе-сечене, аккурат перед Крещением, великий князь вернулся во Владимир с полюдья. По скрипучему, накатанному снегу санки проскочили Золотые ворота каменного детинца, а следом втянулся в город груженый обоз. Шумными, радостными криками люд приветствовал гридней.

* * *

В урожайные годы Крещение на Руси веселое: в прорубях на реках крестили воду, и отчаянные головы принимали ледяную купель.

С ночи зазвонили колокола в бревенчатом храме Успения, что в Московском Кремле. Ему откликнулись другие церкви, созывая народ к ранней заутрене. И потянулись люди в храмы.

В Успенском соборе службу правил епископ Исидор. В тесном храме полно народа, горят свечи и красиво пост хор. Душно, хоть створы дверей и распахнуты. Помолился Олекса, выбрался на свежий воздух. Нищие на паперти теснятся.

Звезды гасли, скоро заутреня кончится, и народ повалит на лед, где уже ждет его иордань.

Любил Олскса поглазеть, как из толпы выберется какой-нибудь молодец, разоблачится и в чем мать родила ухнет в ледяную воду, а едва выберется из проруби, его тут же закутывают в тулуп, подносят кубок медовухи и под хохот и прибаутки тащат в натопленную баню, что стоит у берега реки…

На Москве морозный рассвет и сизые дымы. Поднималось красное солнце, заискрилось на льду. Запрудил народ реку от спуска с торга до Балчуга.

Огляделся Олекса — не видать Дарьи, верно, не стала Марьюшку холодить.

У самой проруби парни друг друга подзадоривали. Князь Даниил с сыном Иваном подошли. Княжич Иван Даниилович Олексу окликнул:

Ужели побоишься, Олекса?

Гридин на княжича покосился, а тот усмешку в едва пробившемся пушке бородки придержал. Задело Олексу, шубу и кафтан долой, сапоги и порты стянул, босой на льду, ноги обожгло, подскочил к проруби — и в воду. Дух перехватило, тело сковало. Вымахнул. Выбрался на лед, а ему князь Даниил чашу с вином протянул, княжич Иван шубу на плечи набросил.

Молодец, гридин, — скачал князь Даниил.

Разлегся Олекса в бане на полке, разомлел от пара, а отрок из гридней его веником березовым похлестал. Жарко сделалось Олексе, впору второй раз купель принимать…

Дома Олексу обед дожидается: щи с огня наваристые, ребра кабаньи жареные да пироги с грибами и кашей. Блаженствует Олекса: до чего же приятно жить на свете, коли, ко всему, посреди горницы зыбка подвешена…

* * *

А в тот час, когда Олекса к сытному столу садился, посреди просторного великокняжеского двора со множеством хозяйственных строений, что в стольном городе Владимире, стоял князь Андрей и из-под кустистых бровей следил, как холопы снимали с саней мешки с зерном, кули с мороженым мясом и вяленой рыбой, всякую солонину, кадки с медом, и все это исчезало в клетях, погребах, медовушах, поварне. Всего в обилии, но впору хватило бы до будущего полюдья: дружину корми, челядь многочисленную тоже, а ежели ненароком гости незваные нагрянут — ублажай. А для них князь Андрей столы накрывал щедро, особенно коли царевич либо мурза знатный пожалует, от коего судьба великого князя зависит.

Люд корил его: он-де к татарам льнет, а кого ему за опору держать, не князей же удельных? Эвон, Федор Ростиславич и Константин Борисович — всего единожды позвал их на Переяславль, а они к нему задом обернулись. Кто из них за князя Андрея доброе слово хану замолвит? Не жди. При случае еще и лягнут, как оболгал его племянник Юрий. Тот княжеской власти еще не испытал, однако но наущению Даниила ужалил и яд змеиный выпустил. Не с его ли злопыхательств хан Тохта прикрикнул на Андрея:

«Я оставил Переяславль за Москвой, но ты нарушил мою волю, конязь Андрей, пошел войной на московского конязя!»

От тех грозных слов он, князь Андрей, едва памяти не лишился, только и пролепетал:

«Великий хан, я часть Переяславского удела требовал, мне по праву принадлежащего».

Тохта насунил брови:

«Тебе, конязь, лишь то и принадлежит, чем я тебя наделил. И не своевольничай!..»

Приковылял, припадая на больную ногу, тиун. Молчал, смотрел, как сноровисто бегают с поклажей холопы. Великий князь повернулся к тиуну:

Дань нищую привез ты, Елистрат, из полюдья!

Простуженный в дороге тиун ответил, кланяясь:

Обеднели деревни за Клязьмой.

Так ли? Уж не смерды ли разжалобили тебя, Елистрат? Жалеешь мужика, а он от князя ворует. Постояли бы на правеже, поумнели.

Разорили ордынцы тот край. Шайки татарские на деревни наскакивали. Страдает люд, княже. Истощены мужики, а им хлеб растить.

Мыслишь, поверю? — спросил князь насмешливо. Нет, Елистрат, будущей зимой сам по тем землям в полюдье отправлюсь.

Холоп у саней замешкался, поскользнулся, мешок уронил, и зерно просыпалось на снег.