Андерманир штук - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Клюев cтр.№ 37

Мир прост и глуп. И ездить за советом к Леночке был напрасный труд. Ведь он знает, что ребенка не будет. От такого знания Льву не радостно и не грустно: это так же, как знать, что он никогда не станет историком. Непреложность факта не требует отношения, отношение ничего не изменит.

Вот только дед Антонио… Это к деду Антонио везет его сейчас пустой вагон – и рано или поздно доставит на место, скажет: слезай, пора. А вот тогда… Нет, Лев даже не может представить себе, как рассказать обо всем деду. За деда Лев боится: дед святой. Святые жизни не знают. Надо жизнь от них в стороне держать. Но представить себе, что он ничего не расскажет деду, Лев тоже не может.

Положение.

Часы в прихожей показывают полдвенадцатого. Деда Антонио нет дома.

Из вазы на столике в прихожей торчит свернутая в трубочку записка: так работает домашняя почта.

«Вышел пройтись. А то тебя долго нет, и от этого тревожно. Дед».

Лев присел на маленький детский стульчик в прихожей: стульчик стоял здесь с момента появления Льва в квартире деда – и дед Антонио стульчик убирать не хотел. «Ты всегда будешь садиться на него – и становиться шестилетним львенком. И опять все понимать – с этого стульчика».

Лев прикрыл глаза, равнодушно ощутив теперь уже привычную резь под веками.

Станет он сейчас шестилетним львенком? Смотри-ка… стал!

– Дед Антонио, почему бабушку звали «змея»?

– Бабушку звали «змея», потому что она умела свиваться в кольцо.

– А почему говорят, что она «пропала»? Как это – «пропала»?

– Никто не знает как, Лев. Пропала – и все. В этой стране, видишь ли, люди иногда пропадают…

– Дед Антонио, почему ты меня «львенок» зовешь?

– Ты же пока еще не большой лев и мало что можешь…

– А большой все может?

– Конечно, все. Он царь зверей.

– Каких зверей?

– Всех. Вообще всех зверей.

– И людей?

– Про людей – не знаю.

Лев хорошо помнил этот разговор. И пришедшую после него легкость: когда-нибудь я все смогу. Ничего, что пока не все получается: настанет время – и я смогу. Интересно, оно уже настало, это время, – или я до сих пор львенок? «Львенок», – сказала Вера. Значит, пока львенок. Я не могу сделать то, что было сегодня, не бывшим. Жизнь линейна – и прошлое неотменимо. На то и существует история, чтобы документировать неотменимость прошлого. Именно поэтому я не люблю историю. Иван Грозный никогда не станет Иваном Кротким. Пушкин никогда не застрелит Дантеса. Революция пятого года не победит никогда. Вот и все, что нужно понять. И никакой лев, никакой царь не может изменить того, что уже случилось. Настоящая сила не там, где влияют на будущее, – настоящая сила там, где меняют прошлое. Где Иван Грозный становится Иваном Кротким, Пушкину удается застрелить Дантеса и революция пятого года торжествует. А историческая необходимость… исторически необходимо только одно: чтобы добро побеждало зло. Но за это у нас, слава Богу, отвечает грамматика: предложение «добро побеждает зло» справедливо всегда, оно в обе стороны справедливо. Так что история может не волноваться.

Он встал со стульчика и направился к двери. Маршруты деда Антонио были ему давно и хорошо известны. Но сейчас это знание не нужно Льву, потому что дед Антонио ушел в никуда. Такого маршрута не знал Лев – и просто пошел как пошлось… пошлось – налево.

Он направлялся в прошлое деда Антонио – в совсем недалекое, правда, прошлое… сколько? – час назад, полчаса назад дед, должно быть, шел здесь. Или не шел? Какая разница – шел, не шел! Впервые за весь этот невыносимо длинный вечер Лев улыбнулся: если дед Антонио и не шел здесь, то что мешает Льву изменить хотя бы это, ближайшее к нему, прошлое? А каким образом… да вот каким: берется, значит, желаемое событие – и назначается прошлым. Берется смертоносный выстрел Пушкина в грудь Дантесу, в самое сердце, чтоб не мучился, – берется и, стало быть, назначается фактом. И Дантес падает на снег у Черной речки, а Пушкин…

Времени на то, чтобы разбираться с Пушкиным, который отныне жив и невредим и должен, получается, создать великое множество новых бессмертных произведений, у Льва не было – Лев шел по пути деда Антонио или по тому пути, который назначил «путем деда Антонио». Надо постараться не думать, надо постараться стать собакой: собаку нюх ведет, а не мысль. Чтобы не думать, он про себя принялся повторять – в такт быстрым шагам по февральскому снежку: деда, деда, деда, деда… Голова сделалась пуста, и слово «деда» сначала расчленилось на слоги – де-да-де-да-де-да-де-да, – а потом слоги эти потеряли всякое значение и могли быть теперь заменены любыми другими, скажем – при-бе-жа-ли-в-из-бу-де-ти-тя-тя-тя-тя-на-ши-се-ти…

Скоро от детей этих совсем не стало покоя, и Лев побежал. Он бежал по какому-то незнакомому двору, по обеим сторонам которого тянулись проволочные заграждения – сети! – образовавшие узенький коридор. По коридору этому и бежал Лев, отбиваясь от надоедливых детей… – пока сети наконец не вытолкнули прямо перед ним мертвеца: дед Антонио, белый от встречной поземки, медленно брел в направлении к нему. Казалось, дед ничего не видел, но, дойдя до Льва, остановился и отчитался:

– Я не знаю, жив ли я на данный момент.

– Ты, слава Богу, жив, – выдохнул Лев и прижал холодного деда Антонио к себе. – Только ты очень заснеженный.

– Я заснеженный артист республики, – сказал дед и улыбнулся.

Они насилу выбрались из этого проволочного двора: ни тот ни другой не помнили, как очутились тут. А когда выбрались, дед уже знал все подробности этого дня – все, кроме встречи с Леночкой, только так и не говорил пока ничего. Вдруг сказал: яблоко хочешь? – и протянул Льву яблоко.

– Поздно, – крутя яблоко в руках, полуулыбнулся Лев. – Грехопадение произошло уже… Дед Антонио, говори что-нибудь, наконец!

– Что ж говорить? – развел руками тот. – «Грехопадение»! Ну и словарь у тебя… твое преосвященство! Что говорить-то мне?

– Ну… как все дальше теперь будет!

– Поживем – увидим, – буднично сказал дед Антонио.

Лев подождал еще чего-нибудь, но ничего больше не получил. Кроме короткого вопроса:

– Так Вера одна там сейчас?

И они – на такси, которое дед Антонио мгновенно выколдовал из темноты, – поехали к Вере: 8-я Песчаная, дом 9, квартира 10… а-риф-ме-ти-че-ска-я про-грес-си-я.

– Восьмая Песчаная? – с усмешкой в голосе спросил шофер. – Ну, садитесь. Там разберемся.

И – разобрался: опытного таксиста выколдовал дед Антонио. Правда, ехали чуть ли не в два раза дольше, чем на автобусе.

Вера открыла дверь, даже не спросив, кто там. А увидев Антона Петровича, вздохнула настолько явно счастливым вздохом, что Лев просто остолбенел на пороге. Между тем Антон Петрович уже бросил на спинку засаленного плюшевого кресла щегольское свое пальто с бобровым воротником, осмотрелся по сторонам, сказал: «М-да… невесело тут жить» – и, взяв Веру за руку, повел ее в кухню.