Медленные челюсти демократии - читать онлайн книгу. Автор: Максим Кантор cтр.№ 34

И любого, кто посягнет на это равенство, демократическое общество возненавидит: общество должно быть плоским.

И одновременно — любопытный геометрический парадокс: общество равных хочет видеть себя мощным, не уступающим в мощи цезарям. Демократия выражает себя через колоссальное — возводит небоскребы, форумы, стадионы, колоннады. Искусства диалогического, длинного романа, масляной картины, сложной симфонии — демократия не знает и не хочет знать: требуется нечто шумное и эффектное, чтобы воодушевить массу народа. Монументальное искусство, массовые тиражи пестрых газет, мега-концерты, гигантские небоскребы — все это свидетельствует о циклопическом размахе, но фантазия работает лишь в сторону укрупнения масштаба, так Хлестаков описывал арбуз величиной с дом.

В сущности, этим противоречием объясняется такой загадочный феномен, как авангард (то есть, по определению, искусство одиночек), который стал массовой культурой. Авангард сделался индустрией развлечения, и термином «актуальное искусство» описывается такое искусство, которое умеет развлекать и будоражить толпу. В сущности, авангард стал мещанским искусством, с той лишь разницей, что он агрессивен. Никакое «серьезное» искусство практически не имеет шансов на то, чтобы привлечь внимание толпы, более того, идеологи современного мира позаботились о том, чтобы «серьезное» искусство развенчать и объявить неактуальным. Так родилась философия развитой демократии — постмодернизм, подвергший деструкции любое директивное утверждение, так оформились убеждения интеллигенции: не допустить существования великого — мы достигли акме развития, так утвердим же современное состояние. В первую очередь это коснулось великих социальных проектов социальные мыслители исчезли, их заменили релятивисты социологи. Эту жертву общество готово принести, чтобы не стать игрушкой в руках тиранов. Для этой же цели — превентивного устранения тиранов — была выбрана специальная форма пропаганды, форма балаганная.

У колоссального в современном демократическом обществе есть одна существенная особенность. В отличие от первичных демократических обществ, современное общество творит свои колоссальные монументы как бы с усмешкой. Крыши новых светских храмов изгибаются потешными загогулинами, монументы приобретают характер виньеток — эти колоссальные монументы есть продукт гигантской индустрии развлечений.

Народ, чьи интересы программно поставлены превыше всего, желает, чтобы его развлекали, и новыми храмами светского общества стали музеи современного искусства, площадки рок-певцов. Музеи актуального творчества и рок-площадки, стадионы и форумы — есть не что иное, как современные храмы, языческие капища развлечений. Ошеломляющий размах этих мероприятий заставляет вспомнить римские Колизеи — нынешние цезари выстроили для толпы монументы не меньшего калибра. В отличие от забав с гладиаторами, которые не затмевали существования Вергилия и Гомера; современные забавы сами претендуют на роль высокого искусства — теперь забава и есть самый высокий жанр. Объявление развлекательного жанра классикой — вот особенность победившей демократии. Мир покрылся гигантскими цирками шапито, творениями модных архитекторов; высота куполов развлекательных комплексов достигает высоты египетских пирамид. Всевозможные центры Гуггенхайма, музеи современного искусства и т. п. — это не что иное, как подавляющий своим величием балаган, грандиозная ярмарка. Цирк размером с пирамиду Хеопса — вот символ демократии.

Некогда, в иерархическом обществе Средневековья, существовал особый жанр народного балагана, так называемое карнавальное творчество, противопоставившее себя «высокому» искусству образованных слоев общества. В свое время исследователь Бахтин посвятил немало страниц воспеванию так называемой «народно-смеховой» культуры, которая оспаривает ценности высокого официального канона.

Представляется очевидным, что победившая демократия (повсеместное народовластие) перевело опальную «народно-смеховую», «карнавальную» культуру из положения второстепенного — в главное. Отныне карнавальная, развлекательная культура играет роль высокого гуманизма, а последний за ненадобностью упразднен. Так дети, оставшись дома без взрослых, составляют свое меню исключительно из сладкого.

То, что для высокой гуманистической культуры казалось неприличным и грубым, стало в демократическом обществе эстетической и нравственной нормой и ассоциируется с понятием «свобода». Артист ругается на сцене, демонстрирует публике свой «матерьяльно-телесный низ», художник изображает кляксы и полоски, и зрителям объясняют, что энергия буйного балаганного действа носит очистительно-освободительный характер. Используют слова «свобода», «самовыражение», «личность». Иными словами, понятийный аппарат, терминология заимствованы у искусства высокого, искусства образованной Европы, но само содержание демократической индустрии развлечений — ярмарочное, балаганное. Так возник специальный продукт нашего времени — фигура паяца размерами с Колосса Родосского.

Шаманское, языческое, карнавальное — вот ипостаси демократического сознания.

Особого внимания заслуживают общества, построившие гигантский балаган при отсутствии высокого искусства в своем прошлом. Граждане таких обществ верят, что великая индустрия авангардных развлечений и есть венец развития искусства. Сравнения Леонардо с Ворхолом или Брейгеля с Бойсом — не существует в принципе: живя в мире развлечений, невозможно знать о мире серьезном.

У такого положения дел есть три следствия.

Первое: идеология демократии способна развлекать, но не способна учить. Полоски, кляксы, балаганные проказы не могут нести никакой дидактической нагрузки. Демократическое искусство не пробуждает в зрителе ни сострадания, ни стремления к знанию. Трудно вообразить, что зритель, созерцающий полоски и закорючки, может получить какой-то нравственный урок, испытать душевный трепет. Искусство демократических развлечений лишено того, что описывается словами «благородный порыв». При постоянном снижении требований к содержанию человеческой души и повышении требований к проявлениям внешней энергии, создается специальный тип человека. Существо демократическое — крайне пустое, проказливое существо. Некогда, на заре капитализма, этот тип сознания предрекал Джон-Стюарт Милль. Он писал о том, как вырабатываются общие стадные типы. «Остановитесь, видите ли, куда вы идете, смотрите, душа убывает».

Следствие второе. В обществе — вследствие длительной балаганной пропаганды — возникает неприязнь к обдуманному высказыванию. Таким обществом управлять легче, такое общество никогда не сможет прислушаться к серьезному слову — оно внемлет лишь шутке и приказу. Такое общество можно склонить на какое угодно дело. Религией данного общества является «свобода», понятая как вечная ярмарка, как безнаказанное кривлянье. Отличие сегодняшнего балагана от балагана средневекового состоит в том, что изменился объект иронии. Не народ смеется над властью — а власть имущие потешаются над народом.

Следствие третье. Происходит нечто поистине страшное: тотальное исчезновение сильных чувств и страстей, боязнь трагического, чрезмерного переживания. Отправляясь в музей, открывая книгу, слушая музыку — никто не хочет испытать потрясение, пережить катарсис. Собственно говоря, именно изъятие катарсиса из культуры и произвели демократия и авангард. Сначала демократия отменила роман, картину и симфонию за их излишнюю директивность, а вместе с их исчезновением понизила уровень эмоций и мыслей на порядок. Снижение способности человека (как представителя рода) страдать и переживать трагедию — понижает сопротивляемость человеческого рода в целом. Такое общество удобно в манипулировании, но жизнеспособность его относительна.