Слепой секундант - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Плещеева cтр.№ 21

Сперва успехи были весьма скромные — если не считать достижением, что за три часа Андрей сделал девяносто выстрелов и перемазался в пороховой копоти хуже арапа. Еремей, придя убедиться, что питомец не оглох, с некоторым злорадством доложил, что этак весь свинец пропадет за три-четыре дня. Мол, если отлить пули из десяти фунтов свинца, расстрелять их, потом собрать и расплавить заново, то непонятным образом свинца окажется примерно девять фунтов.

— Что же делать? — спросил Андрей. — Пуль-то мне много надобно…

— Блажь это, — проворчал дядька.

— Не блажь. Добьюсь того, что стану попадать с десяти шагов в игральную карту.

— На все воля Божья, — не желая ссориться, сказал Еремей. С одной стороны, он радовался, что питомец не сидит окаменевший, а разговаривает и хоть каким-то делом занимается, а с другой — предвидел немалые хлопоты и опасности.

Он ушел из сарая, провожаемый громом новых выстрелов. Сидя у печки и возясь с пулями, дядька вспомнил диковинное предание — правда или нет, не ведал и сам рассказчик. Вроде бы при царе Петре солдаты, не имея достаточно боеприпаса, наловчились делать глиняные нули и обжигать их в кострах. В конце концов, пули нужны были Андрею не для смертоубийства, а обжечь их можно и в печке.

Еремей уговорился с мальчишками, дал двадцать копеек, и на следующий день те привезли на санках гору мерзлой глины. По их рожицам было понятно: взрослые объяснили им, что барин, купивший дом огородника, спятил. Сколько-то времени ушло на пробы, на изготовление форм, и через два дня, когда свинец действительно оказался на исходе, поскольку не все пули удавалось отыскать, Еремей предложил питомцу первую горсть обожженных глиняных пуль.

— Пропадут, так не жалко, — сказал он. — Да и вряд ли прошибут доску.

— Другой бы беды не случилось. Свинец — мягкий, пистолетному дулу не вредит, а эти ствол изнутри царапать будут. Хотя — ну их к черту, эти турецкие пистолеты. Мы потом аглицкие купим, а их продадим. Таких красавцев всякий дурак возьмет, они же чуть не алмазами усыпаны…

— И то верно, — согласился Еремей. — Эти для учебы пригодятся. А потом вертопрахам — на стенку вешать.

В Англии недавно стали изготавливать пистолеты, предназначенные для поединков, потому что чудаки-англичане ввели в моду огнестрельную дуэль. Это оружие имело, кроме прочих, три внешние приметы: во-первых, оно почти не украшалось, а во-вторых, его окрашивали в синий цвет. Считалось, что синий не дает отблесков, а как было на самом деле — русские знатоки еще не разобрались. В-третьих — оружейники рассчитали такой угол меж стволом и рукоятью, при котором пистолет был как бы естественным продолжением руки. Так что оружие имело непривычные взору очертания, а стволы были достаточно длинны, иные до семи вершков, и легки. Английский пистолет стоил не меньше инкрустированного турецкого, потому что изготавливался с ювелирной точностью — с идеально отшлифованным изнутри стволом, с безупречно пригнанными деталями. И — красивая шалость чудаков-англичан! — полка и запальный канат покрывались золотом во избежание ржавчины.

Андрей упрямо оттачивал умение стрелять на звук, хотя плохо обожженные пули, бывало, крошились прямо в стволе. Смысл жизни был найден — каждый день торчать в холодном сарае и палить навскидку, добиваясь того состояния души и тела, когда мысль отсутствует вовсе, а слух и рука оказываются связаны меж собой загадочными узами.

Кроме того, он додумался учить стрельбе Тимошку. Парень до той поры пистолеты видел только в барских руках и не знал, какая такая бывает отдача. Но дело у него пошло.

За время этих занятий дважды появлялся Фофаня. В первый раз он доложил, что про покупателя семейных тайн никто из знакомцев не знает. Во второй — что нашелся некий человек, который, сказывали, для кого-то ищет этот сомнительный товар, а Афанасий пропал неведомо куда. Кроме того, Фофаня, как приказывали, побывал у доктора Граве, и тот велел звать своего диковинного пациента — приехал-де к нему швейцарец, большой знаток по глазной части.

— Делаем передышку, пока ты совсем не оглох, баринок разлюбезный, — сказал Еремей и затеял баню.

В парной дядьку охватила острая жалость: сам Еремей был мужчина крепкий, осанистый и полагал себя, даже в свои годы, соблазнительным красавцем, а питомец рядом с ним гляделся худощавым подростком. Теперь, раздевшись, тот был как-то особенно жалок. Тощий, слепой, и голова полна завиральных идей…

* * *

Утром поехали к Граве.

Швейцарский врач господин Верже остановился у Граве. Был он из семейства тех французских гугенотов, которые покинули отечество после отмены Нантского эдикта [3] . Берже одинаково бойко говорил и по-французски, и по-немецки, хотя его немецкий отличался от того наречия, которым пользовался Граве, и был вызван, чтобы за хорошие деньги принять участие в двух консилиумах. Заодно он желал разведать, каковы условия в Санкт-Петербурге, — может статься, здесь не только ездят по улицам на медведях, но и зарабатывают хорошие деньги. Он состоял в переписке с Граве, и потому они считали друг друга добрыми приятелями.

Когда Габриэль Берже приехал в Санкт-Петербург и увидел Иеронима-Амедея Граве, оба невольно расхохотались и вспомнили испанский роман о Дон Кихоте: Граве был высок, худ, с вытянутым лицом, а Берже не доставал ему до плеча и имел почтенное брюшко. Но, при круглой ласковой физиономии, при румяных щечках, швейцарец обладал хваткой английского бульдога: когда начинал терзать пациента вопросами, то раскапывал всю его подноготную, включая пикантные подробности. Он считался хорошим физиогномистом — мог ставить диагноз, внимательно изучив лицо пациента, состояние кожи, оттенок глазного белка и прочие тонкости.

Андрея ввели в кабинет, и Берже, уже знакомый с его случаем по письму Граве, потребовал позвать Еремея. Дядька был подвергнут допросу, переводить на немецкий попросили Андрея. Еремей, запуганный докторами, рассказал такое, что питомец покраснел, — до того дня дядька скрывал от него правду. Соломин слушал и понимал, что дядька поступил правильно: рассказав раньше времени все подробности, он только вверг бы питомца в тоску. А не зная их, Андрей довольно скоро, как он теперь понял, встал на ноги.

Посовещавшись, доктора опять стали обследовать пациента. Андрей оказался не совсем слеп — это обнадеживало. Если бы, находясь в совершенно темной комнате, он встал лицом к окну и это окно внезапно распахнулось в солнечный летний полдень, то он бы разглядел пятно, по форме схожее с прямоугольником.

Во время обследования вошел слуга Граве, Эрнест, поманил хозяина в сторонку, они посовещались, и Эрнест вышел.

— Зрение вернется, — решил швейцарец, — но этому молодому человеку нужно побольше лежать. Я бы объяснил это так — сравнил глаз с растением, имеющим корни, коими оно приникает к питательной почве мозга. Когда корни оборваны — нужно дать им возможность вырасти заново.