Мария, княгиня Ростовская - читать онлайн книгу. Автор: Павел Комарницкий cтр.№ 209

Наконец-то в узких щелях что-то блеснуло. Монголка протянула руку и взяла кальян.

— Хорошо, что ты догадался подарить мне такую штуку, коназ Еруслаб. Я буду курить гашиш и вспоминать тебя. Но садитесь уже!

Трое русичей — сам князь, толмач и боярин Фёдор Ярунович — присели к дастархану, «скромно» ломившемуся от различных яств. С немалым удивлением обнаружил среди них Ярослав и чёрную икру, паюсную и зернистую, а также осетровый балык немалых размеров.

— Оказывается, у вас тут тоже водятся осетры, почтеннейшая, — кивнул головой на блюдо с балыком князь, — я полагал, что такие осетры водятся только у нас…

— Эта рыба с реки Джаик, Еруслаб.

— Ого! Далеко отсюда та река… Как же летом удаётся доставлять?..

— Пустяки. Есть специальные люди для этого. Гонцы скачут день и ночь, меняясь каждые полчаса. За три дня рыба и икра доходят от Джаика до Харахорина. Но вообще-то рыбу ты, должно быть, немало ел и у себя дома. Я хотела угостить тебя иным блюдом… Кстати, как дела молодого Бату? — внезапно переменила тему старуха.

Князь Ярослав на мгновение растерялся. Каверзный вопрос, прямо скажем.

— Бату-хан покорил всю Русь мощью своей, и потому все мы данники его по праву… — осторожно начал Ярослав, но тут неожиданно вмешался боярин Фёдор Ярунович.

— Да будет здрав вовеки величайший Бату-хан, и величайший из величайших Гуюк-хан!

— Ну что же, — улыбнулась старая монголка. — Вот вам чаши, налейте себе сладкого вина и выпейте за здоровье их обоих.

Дождавшись, когда гости выпьют, старуха поднесла гостю другую чашу.

— А вот это тибетский чай, коназ Еруслаб. Его пьют в сильные холода, и тогда простуда не войдёт в твоё тело. Разумеется, сейчас тепло, но не ждать же тебе зимы? Вряд ли ты скоро сможешь попробовать этот напиток…

Ярослав Всеволодович принял чашу, выпил и крякнул.

— Интересный напиток…

— А теперь расскажите мне об Урусии, Еруслаб, — откинулась на гору подушек старуха.

Князь начал обстоятельно и степенно рассказывать о порядках на Руси, о городах, о нравах и обычаях. Боярин время от времени вставлял слово, старая ханум переспрашивала то одного, то другого, интересуясь деталями…

— Хорошо, коняз Еруслаб, — внезапно свернула беседу старуха. — Завтра мой сын примет тебя, прямо с утра.

— О, благодарю тебя, великая ханум!

— Хорошо-хорошо… А теперь я устала, извините, мои гости.

Когда русские послы откланялись и покинули покои великой ханум, подошедшая сзади служанка тихо проговорила — так, чтобы слышно было только самой ханум.

— Гуюк не давал согласия на это, госпожа моя. Он может быть недоволен…

— Мой сын может и не распознать угрозы, поскольку имеет храброе и доброе сердце! — сверкнула узкими глазами старая монголка. — Но я мать его, и вижу сердцем. Люди, пользующиеся доверием проклятого Бату могут быть только врагами моего сына, и никем больше. Успокойся, это очень хороший яд. Гуюк вручит ему ярлык, и урус уедет к себе довольный и здоровый. А умереть в дороге может каждый.

— … Быстрее нельзя?

Митрополит Пётр Акерович смотрел сурово и прямо. Витязь, однако, твёрдо выдержал его взгляд.

— Никак нельзя, владыка. Коней заморим насмерть.

Взгляд владыки погас.

— Не о конях думать надобно нам… Что привезём в Чернигов, сам сообрази…

Старший охраны помолчал.

— Хуже не будет, чем уже есть, владыка.

На это Пётр Акерович не нашёл, что ответить. Действительно, хуже выглядеть даже покойникам трудно…

Когда здоровенные, как вставшие на задние лапы быки нукеры вытащили из ворот обезображенные тела князя Михаила и боярина Фёдора, митрополиту с громадным трудом удалось удержать витязей, дожидавшихся князя за воротами. Разумеется, ни к чему хорошему это не привело бы. Охрана Бату-хана не та, чтобы десяток воинов, даже очень умелых, смогли пробиться в шатёр.

— Надо было мне не послушать Михаила Всеволодовича, — словно прочитав мысли Петра, медленно, деревянным голосом произнёс старший витязь. — Все бы пошли с ним, как есть, позади держались, чтобы не заметил… Пробились бы…

— И тем предали бы князя нашего, — так же медленно, глухо ответил митрополит. — Да и не пробились бы. Порубили бы вас всех. А потом пришли бы на Черниговщину полчища поганые и выкосили всех, аки траву.

Помолчали.

— Складно всё выходит, владыко. Вроде и прав ты. Однако вот что я скажу — в старину витязь охранный, не уберегший князя своего, сам себя порешить должен был. Потому как не исполнил долг священный…

— То-то горя поганым, ежели все русские витязи сами себя порешат, — криво усмехнулся владыка, — Нет, витязь, не так оно всё. Михаил Всеволодович смертью своей отсрочил вашу и мою погибель, и время то лишнее жизни, что нам подарено, должны мы не выбросить впустую, а использовать с толком.

Витязь медленно поднял изучающий взгляд, и глаза их встретились.

— Ты правильно понял меня, — теперь владыка Пётр смотрел пронзительно. — Гибнуть должны ОНИ. Не мы.

Костёр стрелял искрами, снопами взвивавшимися к звёздному небу. Может, и правда, редко мы смотрим на звёзды, и все беды оттого, промелькнула в голове у митрополита мысль…

Глаза старшего охраны затвердели — очевидно, витязь сам для себя решил вопрос.

— Я понял тебя, владыко. Князь Мстислав Рыльский начал, Андрей Мстиславич продолжил… Надо же кому-то работать и далее.

— О-ох… Воды…

Князь Ярослав дышал трудно и часто. Челядинец поднёс кушин с водой к самому рту князя, тот начал глотать, давясь.

— Хватит…

Ярослав Всеволодович откинулся на свёрнутую попону, служившую изголовтем ложа, и закрыл глаза.

…Старая карга не обманула. Действительно, наутро следующего же дня явившегося на приём к Гуюку русского князя пригласили в числе первых. Хаган встретил его приветливо, расспрашивал о том, о сём… Дело об ярлыке на великое княжение также уладилось с лёгкостью необыкновенной — Повелитель Вселенной хлопнул в ладоши, внесли ярлык на золотом подносе, и Гуюк самолично вручил его Ярославу. Знать бы заранее, что таилось за этой лёгкостью! Все теперь стало понятно: выдать поскорее ярлык покойнику и отправить вон, покуда яд не начал действовать. Пусть подыхает урус где-нибудь подальше…

Болезнь настигла уже в пути. Сперва князь почувстввал слабость, потом жар. В животе зародилась нудная, тянущая боль, не отпуская ни днём, ни ночью. Открылся понос, кожа пожелтела, как у китайца… Уже на третий день пути князь не мог сидеть в седле, но упрямо желал ехать, и для него изготовили носилки, влекомые парой лошадей.

Но сегодня Ярославу Всеволодовичу стало так худо, что пришлось остановиться на весь день. Привал сделали на берегу какого-то степного ручья, обозначенного чахлыми карагачами. И к вечеру стало ясно, что следует готовиться. Ярослав призвал к себе священника, и батюшка исповедовал великого князя Владимирского, а также причастил.