Твердь небесная - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Рябинин cтр.№ 59

О происшествии с двумя студентами из своего поднадзорного кружка чиновник узнал, конечно, пораньше Дрягалова, Машеньки и даже самой Хаи Гиндиной. Хотя Мещерина с Самородовым арестовала и не охранка вовсе, а сыскная полиция, в Гнездниковский сведения об этом поступили мгновенно. Равно и о том, что полиции удалось обнаружить и накрыть кружковскую типографию, за которой охранное отделение охотилось давно, да все безрезультатно. События эти заставили чиновника основательно задуматься. Как ему казалось, саломеевский кружок сделался для него почти родным. Он не один год следил уже за его деятельностью. Он его взлелеял. Он, если угодно, покровительствовал ему. Биографии большинства кружковцев были ему известны исключительно подробно. Для него кружок сделался своеобразным барометром, указывающим на состояние погоды в революционной среде.

Вздумайся только ему покончить немедленно с кружком, это сделать было бы нисколько не сложно. Но для чего? Избавив общество от двух дюжин социалистов, он практически утратил бы контроль надо многими другими такими же бунтовщиками, поддерживающими в той или иной форме связь с его кружком. Во всяком случае, на некоторое время утратил бы. Так, например, когда в Москве появлялся гость из других краев, в Гнездниковском это сразу становилось известно. Потому что гость этот, как правило, наведывался для докладаили по иной надобности в кружок. Кстати, гости такие домой чаще всего уже не возвращались . Не своихохранка хватала без малейших сомнений. Точно так же обнаруживались и неизвестные ранее подпольные революционеры из московских. Это могли быть и новые, вроде студентов Мещерина и Самородова или подруг-гимназисток Тани, Лены и Лизы. А могли быть и люди бывалые, из других, более скрытных, обществ. Многие из таких, хотя и изредка, появлялись в кружке Саломеева и тогда уже попадали в поле ведения охранного отделения. Все эти сведения и многие другие поступали в Гнездниковский преимущественно от внедренных в кружки сотрудникови в некоторой, но, разумеется, в меньшей степени от так называемых агентов наружного наблюдения. Последние обычно выслеживали свой объект на улице и провожали его по всему городу, насколько это требовалось или было возможным.

Нужно сказать, что кружок, в котором сотрудничал Дрягалов, был отнюдь не единственным московским кружком, находящимся под пристальным наблюдением охранки. Но именно в этом кружке отделению удалось произвести крайне желательные для отслеживания его деятельности обстоятельства. Такой порядок, по мнению Викентия Викентиевича, должен быть заведенным, по возможности, в наибольшем числе поднадзорных революционных организаций. Дело все в том, что, помимо Дрягалова, в кружке состоял и еще один сотрудник. Причем каждый из них не подозревал ничуть о существовании дублера. Такая система, по своей сути, была чрезвычайно действенною. Ведь два различных источника, показывая об одном и том же, могли давать самые исчерпывающие сведения. Впрочем, в данном конкретном случае, хитрый порядок этот пользы приносил не столь уж, как хотелось бы в Гнездниковском. От Дрягалова сведения поступали самые незначительные. И с этим приходилось мириться. Потому что Дрягалов был слишком видною личностью, и к тому же натурой своенравною, чтобы он так запросто позволил притеснять себя повинностью большею, нежели ему самому благорассудилось бы исправлять. А другой сотрудник – инженер Попонов, человек, напротив, без особенных достоинств, почему и играющий в кружке роль довольно-таки ничтожную, опять же не мог в достаточной мере удовлетворять охранное отделение. Знал он едва ли не меньше Дрягалова. Единственное, доносил он в Гнездниковский решительно обо всем, что ему становилось известно, ничего не утаивая. Так, донося об их последнем собрании у Старика, он отписал в охранку, что в кружке появились трое новых девиц, видом благородных чинов,и что оне речей не говорили, а всё на ус мотали.

Этот осведомитель Попонов являлся одним из редких социалистов, кто еще и служил. Он был инженером-технологом и состоял в соответствующей должности на известной фабрике «Эйнем», почему от него постоянно пахло ванилью и бисквитами. В кружке к нему отношение сложилось вполне безразличное, ввиду его полной научной социалистической никчемности. Даже как человек близкий к пролетарскому классу он не представлял интереса. Выяснилось вскоре, что революционные преобразования его интересовали лишь постольку, поскольку они могли быть полезны непосредственным участникам, то есть кружковцам, и, конечно, ему самому среди прочих. И он совершенно откровенно, так, во всяком случае, всем казалось, не понимал, что социалисты, а значит и он сам, в первую очередь должны быть озабочены улучшением положения простого работного люда. На собраниях он никогда не выступал, но неизменно задавал много вопросов. При вотировании обычно присоединялся к большинству. Для Саломеева он был очень даже удобным клевретом. Поэтому, одаривая по своему усмотрению кружковцев дрягаловскими деньгами, Саломеев никогда не забывал о Попонове, который, таким образом, имел доходы сразу по трем статьям – в кружке, в охранке и по должности своей на фабрике. Все это позволяло скромному и невзрачному на вид служащему жить довольно. И, кроме содержания семьи из шести человек, ему доставало еще средств и на известного рода забаву, к которой он захаживал раз-другой на неделе в 1-й Бабьегорский переулок.

Однако, как ни старался Попонов угодить охранке, донесения его, даже и дополненные скупыми сведениями от Дрягалова, не способствовали до сих пор решению одной из важнейших для Гнездниковского проблем – обнаружению подпольной типографии. О существовании ее знали там давно. Все, что в ней выделывалось – будь то брошюры, листовки, книжечки всякие, – немедленно попадало на стол к ведущим за кружком наблюдение служащим охранного отделения и в первую очередь к дрягаловскому знакомцу Викентию Викентиевичу. Чиновник этот принимал все возможные и невозможные меры, чтобы раскрыть типографию. Но она оказалась крепким орешком даже для него, настоящего в своем деле искусника. Вместе со своими верными помощниками он самым внимательным образом анализировал все поступающие к нему сведения. Он до пены у рта загонял агентов наружного наблюдения – филеров, принуждая их выслеживать кружковцев по всей Москве и по губернии, в надежде на то, что те выведут-таки их к заветной цели. Так нет! Все тщетно. В результате он узнал много всяких иных полезных неожиданностей. Ему, например, стало известно, где квартируют двое самых скрытных кружковцев – Саломеев и Гецевич; где кружок собирается еще, помимо дрягаловского дома; выяснились также и кое-какие подробности о других малоизвестных или даже совсем ему неизвестных ранее кружках и организациях и об их участниках; выяснялось что угодно, но только на типографию ему так и не удавалось выйти, будто она заговоренною какою была. И вдруг эту типографию берет полиция! Мало того, будто бы насмехаясь над незадачей охранного отделения, из полицейского дома, на поверенной территории которого и была обнаружена типография, в Гнездниковский тотчас послали об этом известие и еще присовокупили к нему несколько экземпляров брошюры некоего Тимофеева из захваченного там же полного свежеотпечатанного тиража. Тимофеевым в последнее время подписывал свои сочинения Лев Гецевич – главный прожектер саломеевского кружка, за которым охранка давно наблюдала и не трогала его по той же причине, по какой не трогала и весь кружок. Заботливый о кружке радетель – чиновник охранного отделения – отнюдь не придавал Гецевичу значения, как представляющему собою серьезную общественную опасность социалисту-мыслителю. Он был знаком с его творчеством. И считал, что один бомбометатель много опаснее десятка подобных Гецевичу теоретиков. Из социалистов вообще мало кто не выдвигал всесветных революционных идей. Другое дело, что Гецевич по натуре своей не остановился бы при необходимости и перед индивидуальным террором. Это чиновник также успел понять, наблюдая за своими кружковцами.