Аллея всех храбрецов - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Хабаров cтр.№ 71

Вечером за корпусами пансионата проводилось мероприятие, на большой, огороженной поляне со следами прежних костров, слушали местного сказителя. Сказитель приехал на велосипеде – необычном, большом, деревянном. Был он крепкий старик, с красной шеей, желтыми зубами, пел приятно, но позы принимал.

Левкович не вслушивался в слова. Он знал: их выдумали. Лари обязательно тисовые, и Довбуж появляется непременно с той стороны, “с которой восходит меж буками солнце”. Он не слова слушал, а вслушивался в голос с хрипотцой. И в этой песне без слов пред ним возникала дорога. Дорога, ведущая за горизонт. И тошно и сладко становилось, хотелось, бросив теперешние заботы, уйти куда-то вытоптанными тропами.

Но стоило вслушаться в слова и очарование пропадало. Была смешна трогательная наивность легенды, завязавшей в узел сюжеты гибели героя и любви. Старик пел, раздувая ноздри, о Ксении Дзвинке – жене Стефана Дзвинчука. Как вырвала она, ласкаясь, у Довбужа из головы его золотые волоски. “Из волосков этих паны отлили пулю. Служило над пулей двадцать четыре попа. Так получил Дзвинчук свою золотую пулю”…

Он понимал песню желанием красоты. Красота – общее свойство, за ней многое спрятано. И он хотел вытащить общий критерий красоты, хотя все на него набросились. А песня о своём понимании красоты, но слишком проста. У каждого понимание своё, но есть и общее свойство. Вот только что спрятано за ним?

Слова, слова… А мало ли в мире сказочек? Иное он пропускал мимо ушей. Его убеждали мелочи. Побратимов Довбужа называли черными парнями за черные рубахи. Черный цвет рубах можно объяснить практичностью. Рубахи вываривали в сале, чтобы в них не заводились насекомые. И жестокость опришков Довбужа имела смысл. Сила их заключалась в мобильности. Потому и поклялись они не жалеть себя, добивать своих больных и раненых. И когда сам Довбуж был ранен Дзвинчуком, он попросил: "Пане братья, снесите в горы меня и порубайте, чтобы не досталось панам тело моё".

Странное это было слушание. Он думал о своём, что знал, что слышал, чем занимался в последние дни, а песня вела за горизонт. И он подумал, что может. подсказкой была она и ему, и его идее, и не подсказкой, а больше – находкой и вещим сном.

Он потихоньку пошел в темноту вокруг корпуса. Придя к себе, заперся, высунув из-под двери белый лист. Так делал сосед, когда просил потерпеть и не стучать: мол, гости. Он начал писать, и руки дрожали у него. Он словно крадучись подходил по хрустким стеблям к гнезду, где растопырила крылья яркая птица – решение. Он только смутно предугадывал её движения. Счёт на машине мог бы сыграть роль ловчей сети. Но чтобы поймать, необходима ещё масса везения. И чаще птице удается вспорхнуть. И может исход этот осуществится не завтра, не здесь, а лишь через сотню лет и в наперёд неизвестной стране.

Он быстро писал и не отозвался на стук Теплицкого, приглашавшего в ресторан.

В отличие от других мест отдыха, собирающих отдыхающих по путевкам с обозначенными сроками, в пансионате отсутствовал постоянный состав. Останавливались на сутки, на пару дней, на неделю, как позволяла погода и отпускные дела.

Машину обслуживали механики. Приезжие в это время бродили по горам, любовались далями, замирали на узком, вытянутом над водопадом мосту. Затем уезжали, не познакомившись и не прощаясь. И единственным общественным сборным местом был ресторан.

Ресторан был отмечен в дорожном справочнике и туристском путеводителе рядом с разными общими сведениями. Что Карпаты – самые молодые горы в мире. Возраст их не более пятидесяти миллионов лет. Что на склонах их растут бук, ель, лиственница польская и даже красное дерево – тис. Что легендарный рейд Ковпака закончился именно здесь. Что в этих местах был погублен Олекса Довбуж. И наряду со всеми этими сведениями упоминалась Яремча: про водопад яремчанский и ресторан.

В ресторан собирались к вечеру. Дожидались в вестибюле очереди у высоких стеклянных дверей. А потом сидели, поглядывая по сторонам, за тяжелыми дубовыми столами, курили, пили настойки, настоянные на травах, ели безвкусные телячьи шницеля. Старались не засиживаться, чтобы утром уехать с туманом, не умывшись и как следует не выспавшись, и где-нибудь за горным перевалом вспомнить яремчанский ресторан.

Они пришли в ресторан, когда небольшой его зал был уже полон. Постояли перед дверьми, и Сева сказал:

– Прошлый раз было чудесно. В соседи нам прошлый раз попали геологи. Они совсем от людей отвыкли на своей скважине. Когда попали сюда, радовались общению с людьми. Хорошие были ребята, только стеснительные. Мы предложили им у нас переночевать. Отказались, полезли в свой распадок в кромешной тьме. Хорошие были ребята, но стеснительные.

– Открою секрет, – перебил Севу Пальцев, – с ними девушка хорошая и тоже стеснительная была.

Столы освободились сразу в нескольких местах. За одним сидела рыжая женщина, и Мокашов толкнул Пальцева. Тот кивнул: мол, не слепой, вижу.

Она сидела согнувшись, расслабленно, но заметив, что на неё смотрят, выпрямилась и посмотрела по сторонам.

– У вас не занято? – спросил Мокашов.

– Пожалуйста.

Две официантки обслуживали зал, и этого было мало. Кто-то из посетителей, пытаясь привлечь внимание, позвякивал о бокал.

– Что же это такое? – негодующе произнес Пальцев. – Один ликёр.

Он говорил это громко, в расчёте не только на Мокашова и Севу:

– Пошли, Себастьян. Попотрошим неприкосновенные запасы.

Они ушли. А рыжая женщина просто сидела напротив. Она ничего не делала и улыбалась уголками рта. И от этой чуть заметной улыбки мир получался сложней обычного. У него как бы обнаруживались второй и третий планы.

Молчать стало неудобно. Он, сказал:

– Я где-то вас видел.

Но она ответила:

– Бросьте. Я вас сразу узнала. По вашей статье до сих пор отклики идут.

Именно ей представлялось право “узнавать – не узнавать”.

– Что, – спросила она, улыбаясь, – вспомнили?

Он, кивнув, сказал:

– Но тогда у вас был голубой период… Как у Пикассо.

Затем пили "Иршавское", что принесли Пальцев с Севой.

– Это что за вино? – спрашивала Генриетта Николаевна. Она была возбуждена.

– Вам нравится?

– Да, но что это за вино? Возбуждающее или успокаивающее? Я совсем уже собиралась спать.

– Скорее довозбуждающее, неспособное возбудить сонного…

Глаза Пальцева сделались круглыми, как у лемура, а Генриетта напоминала ласку гибким телом. И была в ней этакая прозрачность – голубые глаза, жилки насквозь. Мелкие зубы, губа закушена. Беззащитность и, как у хищников, с виду незаинтересованность. Однако и жестокость во взгляде была, способность тащить крупную жертву, больше её самой.

– Перестраиваем кафедру на современный лад. Меньше делать, больше иметь. Мы – маклаки. В одном месте взяли, в другом перепродаём.