Коломяги и Комендантский аэродром. Прошлое и настоящее - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Глезеров cтр.№ 50

По словам коломяжских старожилов, в «Зеленых цепочках» называются имена немецких колонистов, которые действительно обитали в Коломягах, но утверждения про раскрытое вражеское гнездо — скорее всего, выдумка. А вот диверсанты, пускавшие из района Коломяг «зеленые цепочки», чтобы навести самолеты на военные цели, на самом деле существовали. Один раз такого диверсанта с ракетницей видели на углу улицы Аккуратова и 3-й линии 1-й половины, когда он во время налета немецких самолетов на Комендантский аэродром пускал сигнальные ракеты в Удельный парк.

Страшный след оставила в Коломягах трагическая первая блокадная зима 1941—1942 годов. Голод не обошел стороной и Коломяги, хотя здесь было все-таки чуточку лучше, чем в городских районах. «Коломяжским жителям было полегче, чем горожанам, — выручали огороды, да просто лебеда у плетня, — вспоминала Александра Николаевна Полировнова. — В первую блокадную осень у нас такой хороший урожай уродился!» Но этих запасов, конечно, на всех не хватало: коломяжцам пришлось голодать, как и большинству ленинградцев.

«В Коломягах много людей умерло от голода, — рассказывает Наталья Ивановна Бернатас, пережившая здесь всю блокаду. — Особенно тяжело пришлось тем, кто не имел земельных участков и скота. Нас выручило то, что у деда была корова, а в нашей семье — лошадь. Благодаря этому и выжили. Спасал также огород, была своя картошка. Шелуху от картофеля никогда не выбрасывали, делали из нее пирожки.

По соседству с нами по Парголовской улице находилось что- то вроде постоялого двора для лошадей. Раненых лошадей забивали для госпиталя, а кровь лошадей отдавали работникам».

По воспоминаниям коломяжских старожилов, напротив церкви Св. Дмитрия Солунского стоял одноэтажный кирпичный домик, где жители на карточки выкупали хлеб — те самые легендарные «125 блокадных грамм, с огнем и кровью пополам».

Страшным местом для местных жителей стала прозекторская психиатрической больницы, находившаяся со стороны улицы Аккуратова. Прозекторскую использовали как покойницкую — сюда в первую блокадную зиму свозили умерших людей со всей округи, и они лежали рядом у входа прямо на улице.

Согласно справке отдела службы боевой подготовки от 14 апреля 1942 года, адресованной начальнику городского управления милиции, в прозекторской психиатрической больницы № 3 им. Скворцова-Степанова на 12 апреля 1942 года оставалось 378 трупов. Согласно тому же документу, в тот день трест «Похоронное дело» вывез из больницы 170 трупов, а поступило еще 69 трупов.

Коломяжцу Михаилу Васильевичу Бессуднову, служившему с января 1942 года по январь 1944 года на Ораниенбаумском плацдарме, во время блокады несколько раз доводилось приезжать домой. «Моим глазам представала жуткая картина: Коломяги как будто вымерли, — рассказывает Михаил Бессуднов. — Хотя по сравнению с Ленинградом смертность тут была меньше: выручали подсобные участки. У меня в Коломягах во время блокады оставалась одна мать — отец служил во 2-м вневедомственном дивизионе, охранявшем дворцы и памятники. Мать спасло в самое голодное время то, что у нее была коза.

Очень многие деревянные дома в Коломягах во время блокады разобрали на дрова. Порой их ломали самым наглым образом, когда жители попросту были на работе. Именно так едва не сломали наш дом. Спасло то, что отец случайно заехал домой и, будучи вооруженным, прекратил это самоуправство. Я с фронта написал письмо в секретариат А.А. Жданова с требованием разобраться, и мне ответили: не беспокойтесь, снос остановлен. Иными словами, выдали „охранную грамоту“, и больше наш дом не трогали. А так по нашей 1-й Никитинской улице во время войны сломали почти все дома»...

В школе № 101 во время войны разместилось лечебное учреждение (по всей видимости, медсанчасть), а также «летная гостиница» для военных летчиков с Комендантского аэродрома. Школьные занятия возобновились весной 1942 года, но только не в здании школы № 101, а в двухэтажном каменном здании «белой школы» на 1-й Никитинской улице. До войны в нем находилось общежитие учителей.

В Коломягах во время войны располагались танкисты и летчики. Так, здесь находился 2-й учебный танковый батальон, входивший в состав 12-го учебного танкового полка, сформированного 29 июня 1941 года. Полк выполнял задачи ускоренной подготовки танкистов для восполнения боевых потерь в танковых частях. За годы войны полк подготовил более 22 тысяч танкистов, сформировал 13 маршевых батальонов, 2 танковых полка и одну танковую бригаду. Всего в состав полка входило четыре батальона: 1-й и 4-й, а также штаб находились на Прибытковской улице в Лесном; 2-й батальон — в Коломягах; 3-й батальон — в школе № 111 на Гражданском проспекте.

Расквартированные в Коломягах танкисты помогали многим местным жителям, особенно в самые тяжелые месяцы блокады. Нередко общение коломяжцев и военных принимало более чем неформальный характер.

«В начале 1943 года в Коломягах, в военном городке в конце 3-й линии 2-й половины, расположилась на постой танковая часть, — рассказывает нынешняя жительница Мартыновки, родившаяся в Коломягах, Лариса Григорьевна Кузнецова. — Военные находились там всего несколько недель — не больше месяца. За это время некоторые коломяжские женщины и танкисты вступили в близкие отношения, и в положенный тому срок, через девять месяцев, в Коломягах стали рождаться дети танкистов. Одним из таких детей оказалась и я.

О своем отце, Григории Аверьяновиче Крикуне, я знаю очень немного. Украинец, родом из-под Полтавы, младший лейтенант по званию, он был командиром танка. Вскоре после постоя в Коломягах танкистов отправили обратно на фронт, и мой отец погиб в начале зимы 1943 года на печально знаменитых Синявинских болотах — его танк провалился под лед. Он даже не смог узнать, что в декабре того года родилась я, его дочь.

Моя мама, Раиса Егоровна Ершова, признавалась мне потом, что особенно его не любила, но танкист здорово помогал ей продуктами, а мама во время блокады едва не умерла от голода. Дело в том, что во время блокады мама осталась без работы. А произошло это вот почему. В начале войны маму, жившую на Коломяжском шоссе, 6 (под горой), и работавшую на заводе „Светлана“, отправили рыть окопы на лужский рубеж. Маме тогда было 27 лет. Там она попала под страшную бомбежку, в ужасе вместе с другими женщинами бежала оттуда домой в Ленинград. Однако вместо сочувствия услышала от своего начальника на „Светлане“ жестокий приговор: „Пиши заявление об увольнении, иначе будет трибунал“. Так мама перед самым началом войны лишилась работы. Когда началась первая блокадная зима, выручали лишь домашние запасы. Затем удалось устроиться работать в совхоз „Пригородный“. А потом в Коломягах появились танкисты... Остается добавить, что я была у мамы единственным ребенком. Жили мы с ней всегда вдвоем, очень бедно, условия были тяжелые, но я не могу сказать, что у меня была плохая жизнь. Мы были адаптированы к тем условиям и других себе не представляли. Я считаю, что у меня было очень счастливое детство. Ведь в ту пору ценилось прежде всего общение. Да, были различия по имущественному положению, но ценилось, какой ты есть человек».

Кроме танкистов в Коломягах во время блокады расквартировали по домам и летчиков. Их 1-й минно-торпедный полк базировался неподалеку, в Каменке — туда их возили на автобусе.