Яд для Наполеона - читать онлайн книгу. Автор: Эдмундо Диас Конде cтр.№ 66

— Ваше величество скучает по ним?

— Это все губернатор. Уильям Балькомб, отец Бетси, был поставщиком и снабжал продуктами в том числе и этот дом. Лоу заподозрил, что Балькомб помогал мне переправлять письма на большую землю… — Император тихо рассмеялся.

— Ветры будущего дуют в направлении, благоприятном для вашего величества.

Наполеон замер на месте, взглянул в глаза Жиля, словно не поняв, о чем тот говорит, и задумчиво произнес:

— Единственная остававшаяся у меня надежда… ее я возлагал на Аахен.

Затем вернулся к камину, положил одну руку на каминную полку, а пальцем другой нежно провел по раме одного из портретов своего сына.

— Ваше величество имеет в виду конгресс в Экс-ля-Шапель? — уточнил Жиль.

И тут же прикусил язык. Черт побери! Нечего вести себя так, словно перед ним живой памятник. Это — его отец, родитель, мечту увидеться с которым он лелеял всю свою жизнь. Разве можно быть таким опрометчивым?

— Я не питаю никаких иллюзий. Эти венценосцы, приверженцы традиции, все они единогласно высказались за то, чтобы я находился в изгнании, под наблюдением британских властей, до скончания моих дней, — сказал он и, обернувшись к Жилю, добавил: — Лучше уж мне было бы остаться в Египте императором Востока.

Он направился к своей кровати, взял лежавшие на покрывале бумаги и, перечитав одну из них спросил:

— Она… Клер-Мари… жива?

— Умерла, когда я был еще ребенком.

— Как к вам попали эти письма?

— От моего деда.

— Дня не проходит, чтобы я о ней не вспоминал. Наше последнее свидание было горьким. Она сказала, что не хочет ребенка. Что разлюбила меня. Это было жестоко. Однако послание, которое вы мне дали, все проясняет.

— Она никогда не забывала ваше величество.

— Я возвращался в Сёр. И не один, а несколько раз. Но ее отец знать меня не хотел, он твердил, что его дочь меня не любит, и в их доме я — нежелательная персона. В последний мой приезд я узнал, что он погиб, а она бесследно исчезла.

— Она убежала из дома, государь. И родила в Париже.

— Как она умерла?

— У моей матери не было достаточных причин, чтобы жить, — Жиль напустил на себя печальный вид.

— Н-да, — молвил Бонапарт. — Отец Клер-Мари не ошибался. Эх, если б я знал об этом письме… если бы хотя бы догадывался о том, что происходит на самом деле… Я увез бы ее с собой… Если вы, — продолжал император, пряча письма за портрет своей супруги, — действительно намерены задержаться на какое-то время на этом острове, мы иногда могли бы встречаться и беседовать.

— Для меня нет ничего более приятного, чем быть полезным вашему величеству.

— Я хочу показать вам кое-что, прежде чем вы уйдете.

Жиль проследовал за императором. Они прошли через рабочий кабинет — такую же маленькую комнатушку, как и спальня. Затем пересекли столовую, освещенную только тем светом, что просачивался через стекло в двери, и вошли в салон — помещение более просторное и не такое темное, с двумя не зашторенными окнами, выходившими на запад. Обстановка здесь, однако, поражала скромностью, почти аскетизмом. В углу стоял стол с шахматной доской и расставленными для игры фигурами.

Император приблизился к незажженному камину и взял с полки мраморный бюстик ребенка.

— Это — мой малыш, Римский король. Прошло более пяти лет, как у меня его отняли. С тех пор я не получил от него ни весточки. Мой мальчик — единственный, кто меня не предал. Когда императрица забирала его, собираясь увезти с собой в Австрию, знаете, он кричал: «Я не поеду!» Воистину, достойный сын своего отца. Но сейчас его воспитанием занимаются мои враги. — Наполеон держал бюстик с благоговением, словно величайшую святыню. — В этом доме все, в том числе прислуга, думают, что у меня нет ушей. Но они ошибаются. Все шепчутся, уверяют, что этот бюст — подделка, мистификация. Что он выполнен не с натуры. Я этому не верю. Вы допускаете, что отец может дать обмануть себя, попасться на такую грубую уловку? Что я не способен узнать собственного сына? Нет, я своего сына всегда узнаю. Ибо он моей крови.

Он поставил бюстик на каминную полку и вдруг, словно под влиянием небывалого порыва, невообразимого для человека, который редко кого удостаивал рукопожатия, подошел к Жилю и возложил руки ему на плечи, крепко и в то же время деликатно сжимая их. В тот миг он выглядел беспомощным, всеми брошенным, разуверившимся человеком, который, находясь на краю могилы, хотел поверить в чудо.

— Быть может, нам удастся познакомиться ближе… Вы понимаете? Быть может — даже стать добрыми друзьями… Добрые друзья… — И уронив руки с плеч собеседника, император кивком головы дал понять, что визит завершен.

Жиль снял жилье на постоялом дворе в Джеймстауне.

Вечером он улегся в постель и раскрыл на первой странице единственную привезенную с собой книгу. Прошли долгие часы, прежде чем он погасил свечи, перелистнув последнюю страницу тома о маркизе де Бринвилье — самой известной отравительнице в истории Франции.

До конца осени Жиль квартировал на постоялом дворе, но император все чаше требовал его к себе в Лонгвуд. Наполеону нравились внимание и обходительность Жиля, разговоры с ним поднимали ему настроение. Жиль представлялся ему человеком не только воспитанным, но и образованным, натурой пытливой и ищущей. Всем этим он был обязан своему приемному отцу — ученому, разорившемуся на проведении дорогостоящих опытов и исследований. Так, по крайней мере, рассказывал сам Жиль. Кроме того, молодой человек был ценителем искусств и неплохим пианистом. По просьбе императора и только для него одного он музицировал на фортепиано, изрядно, правда, расстроенном Альбиной де Монтолон, которая играла на нем до своего отъезда с острова.

У Жиля был замечательно красивый почерк, и император начал, время от времени, надиктовывать ему, ввиду отсутствия графа де Лас-Каза, некоторые свои мысли. Затем, постепенно проникаясь все большим доверием, стал диктовать письма, которые Сен-Дени или Новерра, давние слуги Наполеона, доставляли в Джеймстаун, откуда их потом тайно переправляли в Европу.

Единственная трудность заключалась в нехватке денег. Первоначально Жиль полагал, что аванса, полученного при найме на «Хайленд», ему хватит, чтобы продержаться, пока он будет входить в доверие. Довольно скоро, однако, выяснилось, что жизнь на острове дорога, поскольку почти все завозили сюда с большой земли. Осуществление же плана шло слишком медленно. А потому Жилю даже пришлось подрабатывать в порту, в ожидании, когда судьба наконец ему улыбнется.

И она действительно улыбнулась. Однажды утром, когда наступила местная зима, Бонапарт предложил переехать жить к нему.

Это случилось в ненастный день, когда в лонгвудском доме, и так не ахти как приспособленном для жилья, стало особенно неуютно. Дом стоял непосредственно на грунте и, из-за отсутствия фундамента и подвала, все здесь было пропитано влагой. Сырость ощущалась в помещениях большую часть года, и кое-где на стенах и потолке даже проступал мох. Приняв утреннюю согревающую ванну (ванной служил обитый изнутри листами жести деревянный ящик соответствующего размера, в который Маршан ведрами таскал горячую воду из кухни), император предложил Жилю перебраться в Лонгвуд. Сказал, что в доме, хоть он находится на отшибе и не отличается комфортом, найдутся свободные комнаты и что он — император! — будет счастлив разделить с ним свой кров, а Хадсону Лоу придется смириться с этим.