Заветы Ильича. Сим победиши - читать онлайн книгу. Автор: Владлен Логинов cтр.№ 151

Процитирую лишь одного из указанных экспертов — Сталина, который, в сравнении с другими, обладал еще одним преимуществом: он был лучше других информирован. Свои источники информации были у него в секретариате Ленина, среди медперсонала и личной охраны Владимира Ильича. Так что о ходе болезни Ленина и о его занятиях он знал лучше других.

В октябре 1927 года, в речи на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК, публиковавшейся миллионными тиражами, Сталин сказал: «Говорят, что в этом “Завещании” тов. Ленин предлагает сьезду обдумать вопрос о замене Сталина на посту генсека другим товарищем. Это совершенно верно. Давайте прочтем это место, хотя оно и читалось раньше на пленуме несколько раз. Вот оно: “Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и тд.”»¹.

Документ, к которому мы еще не раз вернемся, процитирован абсолютно точно. Сталин мог оспаривать эти характеристики, что он и делал, но никогда не отрицал подлинности данной ленинской записи. А уж тем более не иронизировал, как это делает Сахаров, по поводу «логического сбоя» в «Письме к съезду» и не объявлял его историческим фантомом: мол, «оно есть, но его нет» ^{1029 1030}. Оно есть.

Что касается пробелов в «Дневнике дежурных секретарей», которые, по мнению Сахарова, лишают его «ценности как исторического источника», и несоответствия дневниковых записей реальной работе, проделанной Лениным, то причины их очевидны.

Приведенные выше — указание Владимира Ильича Фотие-вой 22 декабря («записка вне дневника»), письмо Фотиевой Каменеву о том, что диктовка 23-го попала к Сталину лишь по ошибке и должна оставаться секретной даже для членов Политбюро, настойчивое требование Ленина, зафиксированное Володичевой 24-го, тщательно хранить «абсолютную секретность» диктовок — все это выводило данные записи за рамки обычного делопроизводства и действительно изменяло характер ведения «Дневника», доступного более широкому кругу сотрудников аппарата Совнаркома.

Так, по поводу отсутствия записи о диктовке 4 января, в которой говорилось о «перемещении» Сталина с поста генсека, Фотиева позднее объясняла: «Это было секретно. Поэтому я и не занесла» ¹⁰³¹

С началом «секретных» диктовок, с 23 декабря, записи в «Дневнике» ведутся, как выразился НД. Костин, — «в режиме самоцензуры» ¹⁰³². Когда речь вдет о сугубо конфиденциальном, их вообще может не быть или сделаны они так, что содержание диктовок не раскрывается. Иногда записи сделаны «задним числом». Так, к примеру, после записи Володичевой о 23 января 1923 года Фотиева к «Дневнику» обращается лишь 30 января и фиксирует информацию за прошедшие дни — 24, 25, 26, 27, 29 и собственно 30 января. Упрекать секретарей в нарушении «режима реального времени», как это делает В.А. Сахаров, конечно, можно, но никак не в «подделке» документа. Ибо подобного рода заполнение пропусков «задним числом» как раз и является характерной особенностью дневников как исторического источника вообще.

Когда же диктуются статьи, предназначенные для печати, это фиксируется в «Дневниках», как правило, в обычном порядке, может быть, даже более подробно, чем прежде. Валентин Сахаров сетует на избыточность информации сугубо личностного, «мемуарного характера», не имеющей, по его мнению, «никакой ценности для делопроизводства» ¹⁰³³ Что ж, скажем ленинским секретарям за это спасибо!

Итак, отсутствие записей о диктовках в «Дневнике дежурных секретарей» нисколько не опровергает сам факт данных диктовок. Тем более что при желании эти вполне объяснимые пробелы можно восполнить. И для этого существует надежнейший источник, который, даже при очень большом желании, никак не включить в документы «заговора» против Сталина.

Я имею в виду все тот же «Журнал дежурных врачей». Он заполнялся, как уже говорилось, медиками ежедневно, и его основное содержание связано с сугубо медицинской информацией: осмотры, консилиум, процедуры, назначения, анализы и т. п. Но есть в этом журнале и то, чего порой не хватает в «Дневнике дежурных секретарей».

Исследователей более всего беспокоит пробел в секретарских записях между 24 и 30 декабря. А вот что свидетельствует врач AM. Кожевников: 25 декабря — «настроение в общем хорошее. Спокоен. Стенографистке диктовал 10 мин.»; 26 декабря — «настроение плохое, пессимистическое… Стенографистке диктовал 15 мин.»; 27 декабря — «В.И. диктовал стенографистке немного больше 15 мин.»; 28 декабря — «Вчера, когда стенографистка прочла ему продиктованное, то В.И. остался неудовлетворенным содержанием прочитанного. Диктовал стенографистке 20 мин. Читал 10 мин.»; 29 декабря — «диктовал стенографистке 2 раза по 10 мин.»; 30 декабря — «В течение дня В.И. 2 раза читал по 20 мин. и 2 раза диктовал по 15 мин. Первой своей диктовкой остался очень доволен, вторая не вполне клеилась, и это расстроило В.И.»; 31 декабря — «Два раза диктовал стенографистке и потом читал продиктованное. В.И. остался доволен своей работой». Далее идут аналогичные заметки за 1, 2, 3 января. И наконец, 4 января 1923 года — о дне той самой диктовки, которую выше цитировал Сталин: «Днем спал полтора часа. Проснулся в гораздо лучшем настроении, чем было утром. 2 раза диктовал и читал»¹. Таким образом, факт диктовок Ленина именно в те дни, которые были пропущены в «Дневнике дежурных секретарей», подтверждены «Журналом дежурных врачей» полностью.

Положению Фотиевой и Володичевой в это время никак нельзя позавидовать. С одной стороны — преданность Владимиру Ильичу и чувство огромной ответственности. С другой — партийная дисциплина, жестко контролируемая Сталиным и определяющая, что дозволено и чем не должен заниматься Ленин. Эта ситуация постоянно создавала проблемы.

Помня о так называемом «грузинском деле», Владимир Ильич спрашивает Володичеву: «Был ли этот вопрос в Политбюро. Я ответила, — пишет Володичева, — что не имею права об этом говорить». Вроде бы на том и кончен разговор. Ан нет. Не тот был собеседник «Спросил: “Вам запрещено говорить именно и специально об этом?”. “Нет, вообще я не имею права говорить о текущих делах”. “Значит, это текущее дело”. Я поняла, что сделала оплошность» ^{1034 1035 1036}.