Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 81

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году | Автор книги - Леонид Млечин

Cтраница 81
читать онлайн книги бесплатно

Матриархат, патриархат и секретариат

Елена Стасова вспоминала, что в дни Октябрьского переворота весь аппарат ЦК большевистской партии находился в Петрограде на Фурштатской, 19 – в задних комнатах большой квартиры. А в передних комнатах располагалось издательство «Прибой». Переводить ЦК в Смольный в первых числах ноября 1917 года не спешили, «пока вопрос об удержании не будет окончательно решен и не будет опасности разгрома аппарата ЦК».

Секретарь ЦК (единственный в ту пору) Яков Михайлович Свердлов распорядился:

– Так как почта нас саботирует и не доставляет наших газет, то для того, чтобы провинция не была оторвана от центра и знала все происходящее, к вечеру каждого дня выпускать бюллетень на основании всего того, что поступало в секретариат.

Ежедневно к вечеру Новгородцева, Механошина, Флаксерман и Стасова составляли бюллетень, переписывали его гектографическими чернилами, размножали и посылали по всем имевшимся в ЦК адресам в провинцию. Аппарат ЦК тогда был крошечный, всего около шести человек, и все работали над этими бюллетенями до поздней ночи.

Отец Стасовой – Владимир Васильевич – выдающийся адвокат, был человеком широких убеждений, либералом. Знакомые сочувствовали: у такого приличного человека дочь-большевичка. Однажды он и сам не выдержал, написал дочери: «Ты нас с мамой не любишь и не жалеешь». Владимир Стасов умер 28 апреля 1918 года. Его вдова Поликсена Степановна писала советскому правительству: «Вы считаете всякого человека интеллигентного гнусным буржуем, которому одна дорога, туда, откуда не возвращаются, а мы вам же помогаем, распространяем ваши же идеи и задачи в массах темных, ничего не понимающих людей».

Елена Стасова избиралась членом ЦК, потом членом Центральной контрольной комиссии. Она благополучно пережила годы Большого террора. Сталин однажды сказал руководителю Коминтерна Георгию Димитрову: Стасова все-таки «оказалась мерзавкой». Но все обошлось. Она пережила Сталина, получила Золотую звезду Героя Социалистического Труда. 31 декабря 1966 года ее захоронили в Кремлевской стене.

Яков Свердлов претендовал на роль руководителя партии. Ленин возглавил правительство, а все аппаратные дела отдал Свердлову, которому полностью доверял. О нем глава профсоюзов Михаил Павлович Томский на X партконференции в сентябре 1920 года почтительно заметил:

– Он смело мог сказать, что ЦК – это я.

О влиянии Свердлова говорит такой эпизод. Руководитель саратовских коммунистов Владимир Павлович Антонов, войдя в кремлевский кабинет Свердлова, снял шапку, бросил ее на пол и произнес:

– Саратовский мурза челом бьет великому князю Московскому!

Но Яков Михайлович скоропостижно скончался в марте 1919 года. Через три года руководителем партийного аппарата станет Иосиф Сталин. Он с самого начала оценил значение секретариата и оргбюро ЦК, которые ведали кадрами – а «кадры решают все». Судьба и карьера любого чиновника в стране зависела от аппарата ЦК. Избрание местных партийных секретарей прекратилось. Голосование стало формальностью – секретарей присылал из Москвы Сталин. Он завоевал сердца провинциальных партийных чиновников своей программой, против которой выступали Ленин и Троцкий, – поставить партию над государством, всю власть в стране передать партийному аппарату.

Однажды Сталин, отдыхая в Мацесте, пошутил в узком кругу:

– История делится на три периода – матриархат, патриархат и секретариат…

Партийный аппарат стремительно разрастался. Дмитрий Андреевич Фурманов, в Гражданскую войну комиссар чапаевской дивизии, восславивший Василия Ивановича, записал в дневнике восторженные впечатления от посещения ЦК:

«Сами мраморные колонны скажут тебе, что дело здесь крепкое. Туго двери открываются в Цеку: всей силой надо приналечь, чтоб с воли внутрь попасть. Вошел. Два вечных – днем и ночью – два бессменных, очередных часовых: ваш билет? Нет? Пропуск. Потрудитесь взять у коменданта… И думаю я:

«Это наши-то, сиволапые? Ну и ну!»

Пропуск-билет провел меня сквозь строй. Я у лифта. Забились втроем в кабину и промеж себя:

– Вам куда? А вам? А вы, товарищ? Я в агитпроп; я в отдел печати…

Или не попал я в ящик – мчу по массивным лестницам скоком, бегом, лётом, пока не смучаюсь на четвертом этаже…

Я забираюсь все выше, выше – мне надо на 6-й этаж. Миную агитпроп, отдел печати, приемную секретарей ЦК – там тишина изумляющая. Дохожу. Пройду по коридорам, где ковры, где такая же, как всюду, тишь и чистота. Да, ЦК – это штука! Это настоящая и сильная штука! Какая тут мощь – в лицах, в походи, в разговорах, в самой работе, во всей работе этого гиганта, этого колосса-механизма! Какая гордость и восторг охватывают тебя, когда увидишь, услышишь, почувствуешь эту несокрушимую мощь своего штаба. Идешь и сам могучий в этом могущественном приюте отчаянных, на все решившихся людей, не дорожащих ничем – ничем не дорожащих ради того, чтоб добиться поставленной цели. Да, это дело. Это штука.

Здесь не пропадешь – тут воистину в своем штабе! Эх, ЦК, ЦК: в тебе пробудешь три минуты, а зарядку возьмешь на три месяца, на три года, на целую жизнь…»

Вольница первых послеоктябрьских дней быстро сменилась жестким бюрократизмом. Новой власти нужна была хорошо организованная государственная машина. Ни следа не осталось от предреволюционного лозунга равенства. Только поначалу вожди испытывали те трудности, что и все.

«Когда мы, собственно, ели? – вспоминала Александра Коллонтай. – Помню только раз, после Совнаркома. Кажется, это было в три часа ночи, в столовой Совнаркома. Нам принесли огромные ломти хлеба с паюсной икрой. Это было удивительно вкусно. Теперь, когда мы сыты, понимаем, что мы, в сущности, голодали всю зиму.

Я помню – шведские товарищи привезли нам (Совнаркому) ящик с провизией: консервы, колбасы, сыры. Мы делили провизию с канцелярией. Я резала круглый красный голландский сыр, когда Владимир Ильич вышел из своего кабинета и, увидев сыр, остановился:

– Сыр все-таки вещь хорошая.

– Хотите кусочек?

– Давайте.

Я отрезала ему полумесяц. И себе – поменьше. Но тотчас началось заседание Совнаркома. Неудобно было идти с сыром, оставила в канцелярии вместе с пакетиками консервов.

На столе возле Ленина лежал еще не начатый им полумесяц с кусочком свинцовой бумажки, приставшей сбоку. Все заседание поглядывала я на этот кусочек и радовалась своей доле, что съем дома после заседания. Но когда заседание окончилось, в канцелярии не оказалось ни сыра, ни пакетиков с консервами. Кто-то уже «экспроприировал». И тогда это было настоящее «огорчение».

Сразу же постановили, что народные комиссары разъезжаются по своим учреждениям, но «к вечеру собираются в Смольном для совещаний и для осуществления контакта с другими демократическими организациями». Ленин, проживший много лет в эмиграции, невероятно раздражался из-за повсеместной необязательности. Жаждал прямо-таки немецкой пунктуальности. Чтобы предложения в повестку заседания Совнаркома вносили хотя бы за полчаса до начала. Потребовал ввести штраф для опаздывающих. За опоздание до получаса – пять рублей, до часа – десять целковых.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению