Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль | Михаил Станчев, Мария Тортика (Лобанова), Георгий Чернявский | страница 124 | pharmateka.ru

В этих высказываниях проявлялась неоправданная экстраполяция фиксированного политического момента на будущее, не учитывалась поливариантность развития как СССР, так и капиталистического мира. Но с точки зрения того конкретного положения, которое имело место во второй половине 1927 г., анализ Раковского был весьма убедительным.

Х. Г. Раковский высказал убеждение, что вера «сторонников аппаратной власти» в укрепление партии путем избавления от оппозиционеров является самообольщением. «Коммунистическая партия, которая перестает свободно обсуждать – конечно, в рамках подлинного партийного устава – крупные вопросы внутренней и внешней политики, такая партия не смогла бы удержать свою роль руководителя пролетарской диктатуры и международного рабочего движения. Я жалею руководителей партии и Политбюро, если они и дальше будут считать, что можно руководить великим революционным государством в тягчайшей международной и внутренней обстановке, опираясь не на сознательного партийца, а на своего аппаратчика. Я жалею этих товарищей, когда они ищут опоры в тех людях, которые, являясь только тенью самих руководителей, будут вторить тому, что им предписывается из агитпропов, что им преподносится по шпаргалке. Таким образом руководить страной нельзя!»

Раковский заключал тезисы своего непроизнесенного выступления убеждением, что руководящая группа не в состоянии возвратиться с того гибельного пути, по которому она идет, что исправление создавшегося положения может быть осуществлено только самой партией.

Это был документ, исполненный решимости продолжать борьбу за возвращение к ленинской политике, как ее понимали оппозиционеры, но в то же время наивно недооценивавший те тягчайшие административно-бюрократические деформации, которые, имея корни в самих политических представлениях и государственно-политической практике Ленина, уже произошли в партии и которые не давали реальной возможности обычным квазидемократическим путем устранить Сталина и его группу с руководящих партийных и государственных постов.

Судя по времени смещения с дипломатического поста, можно полагать, что Х. Г. Раковский возвратился в СССР в середине октября.^[1008] Видимо, соответствует истине показание Раковского на провокационном судебном процессе 1938 г. о том, что, отправляясь в Москву после снятия с дипломатического поста в октябре 1927 г., он остановился в Берлине в советском полпредстве, где встретился с Н. Н. Крестинским, являвшимся полпредом в Германии, и Л. Б. Каменевым, занимавшим недолгое время такой же пост в Риме. Естественно, трое политических деятелей обсуждали текущее положение в стране и мире. В то же время явно клеветническим было утверждение, признанное Раковским на процессе, что было принято решение «маневрировать».^[1009] Подразумевалось при этом намерение, скрывая истинные цели, проводить ту или иную линию в зависимости от обстоятельств, но линию, выгодную для оппозиции, то есть в сам по себе безобидный термин «маневрирование» вкладывался криминальный смысл.^[1010]

Комментируя встречу в Берлине, П. Бруэ уместно, хотя и на базе лишь последующего опыта, замечает: «Мы можем представить себе трех человек, олицетворявших тогда, если говорить в целом, три позиции, по которым произойдет раскол в рядах старой гвардии большевиков: сторонники капитуляции перед угрозой исключения, как Крестинский, сторонники капитуляции во имя реинтеграции, как Каменев, и, наконец, сторонники сопротивления, как Раковский».^[1011]

Х. Г. Раковский принял активное участие в устной пропаганде взглядов оппозиции, фиксируя главное внимание на резкой критике бюрократических извращений в партийной и государственной жизни и деятельности. Судя по имеющимся сведениям, он неоднократно выступал или пытался выступить на собраниях коммунистов Москвы. Об одном из таких выступлений, состоявшемся 31 октября, свидетельствовал Л. Д. Троцкий, описавший двухтысячное собрание в Колонном зале Дома союзов (бывшем Дворянском собрании), на котором с большим трудом к трибуне удалось пробиться Л. Б. Каменеву и Х. Г. Раковскому. Но услышать, что они говорили, было почти невозможно, так как сталинисты «твердо решили не дать собранию выслушать речи представителей оппозиции. Это, в сущности, то же, что сделано с платформой. Запрещать платформу или поднимать грохот во время речей тт. Каменева и Раковского могут те, кто боится партии, то есть боится, что она услышит и поймет».^[1012]