Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль | Михаил Станчев, Мария Тортика (Лобанова), Георгий Чернявский | страница 168 | pharmateka.ru

Иногда весьма важные мысли проводились и в полушутливой форме. В связи с профилактикой гриппа Раковский отмечал: «Англичане – народ очень практичный. Как только заговорили о том, что ультравирус является причиной гриппа, в зоологическом саду обязали всех сторожей завязывать рот, чтобы не заразить молодых обезьян гриппом».^[1410] Но об английском здравоохранении Раковский в другом выступлении высказался с серьезным и глубоким уважением, отмечая исключительный патриотизм британских врачей: «Я мог бы указать на целый ряд врачей, которые годами отрывались от цивилизованной жизни для того, чтобы изучать болезни и способы их лечения». После этого следовали убедительные примеры.^[1411]

Иногда привлекался Х. Г. Раковским и болгарский опыт. О нем шла речь при обсуждении на заседании президиума УМС вопроса об эндоартритах, в связи с чем вспоминались многочисленные случаи этого заболевания среди солдат во время Первой Балканской войны.^[1412] В другой раз обращалось внимание на болгарское кислое молоко, которому, как говорил Раковский, приписывалось способствование большой продолжительности жизни в Болгарии. Ставился вопрос о возможности применения кислого молока в клинических целях.^[1413] С воспоминаниями о болгарском кислом молоке связан был и большой интерес Христиана Георгиевича к работам в области ацидофилов, проводившимся, в частности, в находившемся в Костроме НИИ им. Семашко.^[1414]

Частные явления сливались в общую картину, которая глубоко тревожила Х. Г. Раковского, как и других вдумчивых деятелей здравоохранения. Но он чувствовал особую свою ответственность за то, что советская медицинская наука оказалась не в состоянии выйти на мировой уровень. «Многое мы сделали, – говорил он на совещании аспирантов в марте 1936 г., – но не такого, без чего не могла бы обойтись мировая наука. А мы без мировой науки обойтись не можем».^[1415] «Мы не умеем еще интенсивно работать, – констатировал он в другой аудитории. – Мы не можем применять еще тот принцип, который в Соединенных Штатах Америки называется Фул-Тайм – полноценный рабочий день».^[1416]

Х. Г. Раковский, несмотря на одиозность своего имени, несмотря на то, что он постоянно находился под наблюдением тайной службы, о чем, безусловно, знал, всячески содействовал расширению международных научных контактов, и весьма удивительно, что они не стали дополнительным поводом для провокационных обвинений после ареста. «Профессора Раковского» просили о содействии в посещении СССР и ознакомлении с состоянием соответствующих отраслей медицинской науки из отдела физиологии, фармакологии и биохимии Лондонского университета.^[1417] Заместитель директора медицинского отделения американского Фонда Рокфеллера Д. О. Брайен благодарил «профессора Раковского» за помощь, оказанную ему в Москве.^[1418]

В фактической иерархии Наркомздрава РСФСР Х. Г. Раковский почти сразу после своего появления в нем занял одно из первых мест. Об этом свидетельствуют не очень частые, но все же появлявшиеся упоминания его имени в печати. В основном это были подписи под некрологами, посвященными памяти деятелей медицины. Как правило, подпись Раковского шла в них четвертой после подписей наркома Каминского и его заместителей Кангелари и Гуревича (в некоторых случаях впереди стояла и фамилия в прошлом видного большевистского деятеля, близкого сотрудника Ленина и организатора медицины в СССР Н. А. Семашко). Так, Раковский был соавтором траурных статей и сообщений в связи со смертью видных хирургов В. И. Разумовского и С. П. Федорова, одного из крупнейших отоларингологов Л. Н. Натансона, невропатолога, директора Казанского медицинского института И. С. Алуфа, курортолога, организатора охраны здоровья детей М. Г. Фалька, гигиениста В. А. Левицкого (который до революции сотрудничал с Лениным и выступал в «Искре»).^[1419] Характерно в то же время, что когда умерла врач Кремлевской больницы А. Ю. Канель, то подписать некролог вместе с государственными и партийными деятелями, руководителями Наркомздрава Раковский не был допущен.^[1420] В высших партийных кругах он явно рассматривался как работник «второго сорта», и его подпись в таком «ответственном ряду» некие политиканы сочли, очевидно, неуместной.

Надо полагать, что Х. Г. Раковскому, не только обладавшему боль шим организаторским опытом, но и публицистическим даром, принадлежала определенная заслуга в том явно повышенном общественном интересе к делам медицины и здравоохранения, который можно наблюдать в середине 30-х годов. Этот интерес выразился в публикации многочисленных материалов в центральной печати, в частности тематической полосы «Правды» «Повседневно улучшать медицинское обслуживание населения»,^[1421] статей крупных ученых-медиков.

XVI Всероссийский съезд Советов рассмотрел в январе 1935 г. доклад Наркомздрава. В постановлении по этому вопросу специальный раздел был посвящен научным исследованиям. Идеи этого раздела – направить работу НИИ прежде всего на улучшение лечебного дела, борьбу с эпидемиями, разработку теоретических проблем медицины в неразрывной связи с практикой здравоохранения, широко развернуть научную работу медвузов, содействовать работе медицинских обществ, расширить международное сотрудничество^[1422] – были теми главными направлениями, которыми прежде всего занимался Х. Г. Раковский с первых дней работы в Наркомздраве.

Летом 1935 г. в печати развернулась целая дискуссия по статье известного тогда писателя А. С. Серафимовича «Преступление врача».^[1423] Должным образом не разобравшись в фактах, проявив, по существу дела, безответственность, автор выдвинул суровые обвинения против группы врачей и представил их оппонента Слободяника в качестве преследуемого носителя истины и прогресса в медицине. В связи с этим в Наркомате здравоохранения была образована специальная комиссия во главе с Г. Н. Каминским, в которую вошли Х. Г. Раковский, Н. Н. Бурденко, Д. Д. Плетнев и другие видные медики. Детально изучив представленные материалы, заслушав Слободяника и других лиц, комиссия пришла к выводу о том, что Серафимовичем была допущена серьезнейшая ошибка, что защищаемый им человек проявил недобросовестность, что его «открытия» не имели места.^[1424] Иначе говоря, он был просто мошенником.