Диккенс - читать онлайн книгу. Автор: Максим Чертанов cтр.№ 99

ГЛАВА ВТОРАЯ

Случилось это так…

Однако, перечитав эту строку и сравнив ее с моим первым вступлением, я замечаю, что повторил его без всяких изменений. Это тем более меня удивляет, что использовать эти слова я собирался в совсем иной связи. Намерением моим было отказаться от начала, которое первым пришло мне на ум, и, отдав предпочтение другому, совершенно иного характера, повести объяснение от более ранних дней моей жизни. Я предприму третью попытку, не уничтожая следов второй неудачи, ибо нет у меня желания скрывать слабости как головы моей, так и сердца».

Джорджа Сильвермена, ребенка, выросшего в крайней нищете, попечитель-священник определяет на ферму, там его не мучают, но и не любят, и он вырастает угрюмым волчонком; попечитель отдает его в школу, допекает благочестием и таскает на собрания своей общины:

«Прежде чем я вынужден был признать, что вне стен своей молельни эти братья и сестры были не только ничем не лучше остальных представителей рода человеческого, но даже, мягко выражаясь, не уступали в греховности любому грешнику, когда дело касалось обвешивания покупателей и загрязнения уст ложью, — повторяю, прежде чем я вынужден был признать все это, их витиеватые речи, их чудовищное самомнение, их вопиющее невежество, их стремление наделить верховного повелителя земли и неба собственной низостью, скаредностью и мелочностью поражали и пугали меня. Однако, поскольку они утверждали, что осенены благодатью и что лишь глаза, затуманенные своекорыстием, могут этого не заметить, я некоторое время переживал несказанные муки, без конца спрашивая себя, не тот ли своекорыстный дьявольский дух, который владел мною в детстве, мешает мне воздать им должное».

Джордж, все такой же сумрачный волчонок, отучился в Кембридже, он рукоположен, получил приход, влюбился в богатую девушку, на сей раз счастливо: «Быть может, она преувеличивала мои знания и полюбила меня за них; быть может, она чересчур высоко оценила мое желание служить ей, и полюбила меня за него; быть может, она слишком поддалась тому шутливому сочувствию, которое не раз высказывала, сетуя, как мало у меня того, что слепой свет зовет мудростью, и полюбила меня за это; быть может — конечно, так! — она приняла отраженный блеск моих заимствованных познаний за яркое чистое сияние подлинных лучей; но, как бы то ни было, тогда она любила меня» — но, боясь показаться своекорыстным, уговорил ее полюбить другого и обвенчал пару; ему же осталось лишь кладбище — «приют, равно открытый для счастливых сердец, для раненых сердец и для разбитых сердец».

Еще они с Коллинзом написали на скорую руку рождественскую повесть «Проезд закрыт» для «Круглого года»; в августе Диккенс, по-прежнему хромая и передвигаясь с помощью палки, потащился с Долби в Ливерпуль, чтобы самолично посадить его на пароход в Америку и дать последние инструкции, главнейшая и наитайнейшая из которых заключалась в том, чтобы как-то разведать возможность приезда Эллен. В Ливерпуле нога его так распухла, что по возвращении в Лондон пришлось обращаться к выдающемуся хирургу Генри Томсону: тот диагностировал бурсит большого пальца стопы, осложненный рожей, и предписал носить эластичный чулок и тапочек вместо сапога или ботинка. Боль была такая, что Диккенс в дополнение к хересу и шампанскому на ночь стал принимать лауданум — убийственное сочетание даже для здорового. 9 августа он писал Долби: «Мадам посылает Вам привет и надеется встретить Вас, когда Вы вернетесь. Она очень надеется на положительный ответ и готова к переезду через Атлантику под Вашей опекой. К этому я всегда добавляю: „Если я поеду, моя дорогая, если поеду“».

Долби вернулся, так, увы, и не прояснив этот деликатный момент; в сентябре Долби, Форстер и Диккенс провели последнее совещание о том, ехать или нет, Форстер кричал, сердился, умолял, но Диккенс 30 сентября телеграфировал Филдсу, что готов ехать, и вновь послал Долби — договариваться уже конкретно. Филдсу, 1 октября: «М-р Долби имеет определенную щекотливую миссию от меня, которую он разъяснит Вам устно». Жене Филдса он написал, что не сможет остановиться в их доме, — видимо, предполагалось, что для него и Эллен будет снято какое-то жилье или же они порознь остановятся в гостинице. Долби должен был прислать закодированную телеграмму, Диккенс нетерпеливо ждал, писал ему 16 октября: «Я скорее ожидаю „Нет“, чем „Да“… Я пытаюсь подготовиться к этому и держать себя в руках к тому моменту, когда мы встретимся».

Но все по-прежнему было неясно насчет Эллен, а пора уже ехать. В конце октября Диккенс несколько раз выступил с чтениями в Сент-Джеймс-Холле, 2 ноября дал прощальный банкет; среди писем, желающих ему удачной поездки, было одно и от Кэтрин. Он ответил вежливо: «Я был рад получить твое письмо и твои добрые пожелания. Прими и ты мои. Меня ждет тяжелая и напряженная работа, но в моей жизни это не ново; я не ропщу на судьбу и делаю свое дело. Искренне твой…» 9 ноября его в Ливерпуле провожали Джорджина, Мэйми, Кейт с мужем, Чарли, Уиллс, Коллинз, издатель Чеппелл и Эдмунд Йейтс: все они, возможно, думали, что могут не увидеть его больше. Эллен, разумеется, там не было — незадолго до отъезда он отослал ее (возможно, по ее настоянию) во Флоренцию, где она могла чувствовать себя свободной и где ей не было бы так обидно, что ее не берут в Америку. Он оставил Уиллсу инструкции для того, чтобы общаться с нею: «Если она будет нуждаться в какой-либо помощи, то приедет к Вам, или если она изменит свой адрес, то Вы немедленно сообщите мне… На следующий день после моего прибытия я пошлю Вам короткую телеграмму в офис. Пожалуйста, скопируйте ее точно, поскольку там будет специальное значение для нее».

Десятидневное путешествие (в котором его сопровождал камердинер Джон Скотт) он в основном провел в каюте, страдая от морской болезни и нянча свою несчастную ногу; в Бостоне его встречали супруги Филдс, устроили в гостиницу, а на следующий день давали в его честь обед в своем доме. Энн Филдс записала в дневнике, что он «был необыкновенно забавен» и «заставлял всю компанию покатываться со смеху». Не очень-то легко, наверное, ему было так хохотать и всех развлекать — Филдсы деликатно, но решительно дали понять, что важной персоне находиться в Америке с молодой любовницей никак невозможно (вспомните историю, как уже в XX веке Горький приехал в Штаты со своей «гражданской женой» Андреевой и как их выгоняли из всех гостиниц, а газеты устроили им обструкцию), и Уиллс был вынужден переслать Эллен печальную телеграмму.

Впрочем, мы ведь ничего не знаем. Возможно, Эллен не так уж и страстно хотела в Америку и не была разочарована. Он регулярно писал ей через Уиллса («Прилагаю Вам письмецо для моей дорогой девочки»); Уиллс оплачивал Виндзор Лодж и передавал Эллен чеки общей сложностью на 1500 фунтов за время отсутствия Диккенса — вполне достаточно, чтобы путешествовать и жить в свое удовольствие.

Диккенс был очень откровенен с Филдсами: посвятил их не только в историю с Эллен, но и, как вспоминала Энн Филдс, «часто беспокоился о том, что его дети не выказывают в жизни достаточной энергии, и даже дал нам понять, как глубоко он несчастен тем, что имеет столько детей от жены, которая всегда во всех отношениях была ему неподходящей». В ясную морозную погоду его ноге внезапно стало лучше, и он совершал с Джеймсом Филдсом десятимильные прогулки. Опять ходил осматривать тюрьмы, школы и психиатрические больницы; посетив (повторно) бостонский приют для слепых, он уже не нашел там девочки, о которой писал когда-то (она стала взрослой и вышла замуж), но распорядился, чтобы во всех подобных приютах Америки была за его счет напечатана специальным шрифтом «Лавка древностей».