Зрелость - читать онлайн книгу. Автор: Симона де Бовуар cтр.№ 133

Постепенно опухоль лица спала, ссадины зарубцевались, но я не взяла на себя труд заменить зуб, который потеряла по дороге в Гренобль. На подбородке у меня появился довольно скверный фурункул, который все время вызревал и слегка гноился: я его не лечила. Но однажды утром я на него рассердилась: встав перед зеркалом, я надавила на него, появилось что-то беловатое; я надавила сильнее, и на какую-то долю секунды мне показалось, что я переживаю один из тех сюрреалистических кошмаров, когда вдруг на щеке выскакивают глаза: мою плоть пронзил зуб, тот самый, который сломался во время моего падения, он оставался внутри в течение недель. Когда я рассказывала эту историю своим друзьям, они безмерно смеялись.

Я не слишком заботилась о своей внешности еще и потому, что мало с кем встречалась. Джакометти уехал в Швейцарию. Время от времени мы ужинали у Панье, теперь у него было двое детей; он жил на бульваре Сен-Мишель в квартире на шестом этаже, откуда виден был Люксембургский сад и большая часть Парижа; он очень скоро перестал защищать Виши; мы разделяли общие взгляды, и его жена была нам симпатична; но агрессивная скромность его двадцати лет обернулась угрюмостью. В первое время после своей женитьбы он весело говорил нам: «Вы оба пишете, а я преуспел в другом: домашний очаг, счастье; это тоже не плохо». Вскоре, однако, он объявил, что мы считаем его скучным и, дабы не получить опровержения, действительно старался нагнать на нас скуку; он нарочно распространялся на темы, которые нас меньше всего интересовали: уход за младенцами, например, или кухня. Порой что-то оживало, напоминая наше прошлое согласие, но только редкими вспышками. С Марко у нас больше не было никакой близости; полысевший, с угасшим выражением лица, отяжелевший, он бегал по монпарнасским гулянкам в поисках безумной любви; время от времени он выпивал с нами по стаканчику и представлял молодого проходимца, шепча нам на ухо восторженным тоном: «Это кремень!» или «Это взломщик!» и один раз даже «Это убийца!». Мы встречались почти исключительно с маленькой группой, которую называли «семьей»: с Ольгой, Вандой, Бостом, Лизой. У всех у них между собой и с каждым из нас были особые отношения, своеобразие которых мы старались уважать. Боста я видела обычно вместе с Сартром; в нашей «семье» преобладали дуэты. Когда во «Флоре» я беседовала с Ольгой или с Лизой, когда Сартр выходил с Вандой, когда Лиза и Ванда разговаривали вместе, никому из нас не пришло бы в голову сесть за столик этих двоих. Такие нравы люди находили нелепыми, нам они казались само собой разумеющимися; отчасти они оправдывались молодостью членов «семьи»: каждый еще был сосредоточен на своем своеобразии и требовал полнейшего внимания к себе; однако мы всегда имели пристрастие к разговору с глазу на глаз и должны были сохранить его навсегда; мы могли находить удовольствие в самых пустых разговорах, но при условии исключительной близости со своим собеседником; расхождения, симпатии, воспоминания, интересы у партнеров различаются, если же встречаешься сразу с несколькими, разговор — за исключением особых обстоятельств — становится светским. Это забавное времяпрепровождение, скучное или даже утомительное, но не настоящее общение, к которому мы стремились.

Монпарнас мы покинули. Завтракали в кафе «Три Мушкетера», и там я иногда работала под громкий шум голосов и посуды, перекрывавший остервенелый галдеж радио. По вечерам мы назначали встречу во «Флоре», где теперь пили только эрзац пива или кофе. Некоторые из завсегдатаев переселились в Марсель и основали, как нам рассказывали, маленькую фабрику по производству мармелада: в Париже продавали это черноватое изделие, изготовлявшееся из отходов фиников и инжира, которые суда все еще доставляли из Африки. Но в целом клиентура мало изменилась. Соня, все такая же красивая и элегантная, восседала в окружении маленького женского двора. Мы вновь увидели белокурых влюбленных, которые «переходили» границу вместе с нами: молодого человека звали Жозьон, он писал; его подруга была чешкой и еврейкой; они дружили с одной парой того же возраста; невысокая, темноволосая, с жирной кожей, Белла тоже была еврейкой, причем очаровательной, она все время смеялась. Среди вновь появившихся мы заметили одну блондинку, возвышенную, очень красивую, которую звали Жоэль Лефёв; она в одиночестве садилась за столик и почти ни с кем не разговаривала; нас трогала ее немного болезненная грация. Нас по-прежнему занимали волнующие, привлекательные создания, приходившие во «Флору» в поисках будущего; мы следили за их действиями, задавались вопросом об их прошлом, взвешивали их шансы; коллективные потрясения не уменьшили нашего интереса к людям, к каждому в отдельности.

На Рождество мы поехали в Ла-Пуэз; у мадам Лемэр уже не было автомобиля, мы погрузили на поезд свои велосипеды и сели на них, чтобы преодолеть двадцать километров, отделяющих Анже от деревни. Даже в этой богатой местности свирепствовали жестокие меры экономии. Тем не менее на ужин в рождественскую ночь была индейка, и на обед там часто ели мясо. На ужин мы каждый вечер требовали одно и то же меню: блинчики с яблоками, которые основательно нас насыщали. Затем мадам Лемэр поила нас крепкой водкой, согревавшей нам кровь. Впрочем, в наших комнатах было не холодно, там жарко горели дрова. Этот комфорт до того был нам приятен, что мы и носа не показывали на улицу. Мы работали, читали, беседовали с мадам Лемэр, которая никогда больше не приезжала в Париж.

Мы читали, но витрины книжных магазинов нас больше не привлекали; никаких английских или американских романов, да и новинок появлялось мало. Раймон Герен, тогда военнопленный, в романе «Когда наступает конец» талантливо и скрупулезно рассказывал о долгой агонии своего отца, умиравшего от рака ануса; меня захватил этот ужасный рассказ. Меня очень интересовали работы Дюмезиля о мифах и мифологии, и я продолжала изучать историю. Я дошла до античности. Особенно поразила меня одна книга об этрусках: я описала Сартру их погребальные церемонии, и он использовал это во втором акте «Мух».

Театр тоже не предлагал ничего заманчивого. После вмешательства Алена Лобро спектакль «Трудные родители» запретили возобновлять. Мы видели «Юпитера» — довольно вульгарную комедию, отчасти ее спасло воздушное присутствие Жаклин Бувье, будущей мадам Паньоль — и «Великолепного рогоносца» Кромелинка; «Удалой молодец — гордость Запада» в молодости подсказал нам наш любимый миф: посредственно поставленный в театре «Матюрен», он нас разочаровал. В январе 1942 года Верморель поставил первую свою пьесу «Жанна с нами». Роль Жанны сначала поручили Жоэль Лефёв: она дебютировала в театре, и газеты довольно широко рекламировали ее; затем они сообщили, что здоровье не позволяет ей продолжить репетиции. Во «Флоре» шептались, что она показала себя не на высоте своего персонажа. Мы снова увидели ее за привычным столиком, по-прежнему одинокую, как будто озябшую, и нам тяжело было представить себе ее унижение, ее разочарование. Возможно, из-за этого ее состояние и ухудшилось, поскольку здоровье у нее действительно было слабое; она умерла через несколько месяцев от туберкулеза легких. Мы почти ничего о ней не знали, но было в этой судьбе что-то нелепое, отчего у нас защемило сердце.

Жанну д'Арк сыграла Берта Тиссан; несмотря на ее маленький рост и люксембургский акцент, она увлекла публику. Верморель искусно написал пьесу: она обрушивалась на англичан, но они представлялись «оккупантами», Кошон и его клика — их приспешниками, поэтому, аплодируя горделивым репликам, которые бросала им Жанна, зрители недвусмысленно выступали против немцев и против Виши.