История Венецианской республики - читать онлайн книгу. Автор: Джон Джулиус Норвич cтр.№ 140

Здесь Дзане, который по разумному совету Колонны не участвовал в начале дискуссии, присоединился к своим коллегам и немедленно положил на стол бумагу с просьбой о разрешении на возобновление экспедиции. Дориа все еще изворачивался, в конце концов согласившись только при условии, что испанским кораблям должны быть предоставлены поблажки: они должны быть освобождены от дежурства в арьегарде и будут двигаться группой отдельно от остальных, так, чтобы можно было уйти, если им будет нужно. Неудивительно, что к 7 сентября, пока дискуссии все еще тянулись, Дзане написал почти отчаянное письмо в Совет десяти, жалуясь, что Дориа явно полон решимости не ввязываться в сражение, что он все время выдвигает новые возражения и возобновляет прежние, и что, хотя с терпением и тактом до сих пор было возможно опровергнуть эти возражения, он срывает всех их планы и ставит под сомнение все предприятие.

Наконец 13 сентября флот достиг Сити, восточной оконечности острова; и там, по настоянию Дориа, был проведен общий смотр, на котором выяснилось, к его плохо скрытому удовлетворению, что на венецианских галерах действительно не хватало людей, на каждую галеру приходилось только около восьми бойцов, тогда как на каждом корабле папской и испанской эскадр было свыше ста бойцов. Снова он посоветовал отход, и хотя снова в конце концов совет был отвергнут, ему удалось задержать выступление на целых три дня, что было достаточно долгим временем для Дзане, чтобы получить еще один жестокий удар: сообщение, что турки высадились на Кипр. Настал момент — сейчас или никогда. Ночью 17 сентября флот отплыл к осажденному острову.

Но у Кастеллоризо пришли известия еще хуже. Никосия пала. Был созван еще один совет, на котором Дориа предсказуемо повторил свои протесты. И теперь, в первый раз, маркиз Санта-Крус, который, будучи командиром неаполитанских кораблей, формально находился в подчинении у Дориа, но до сих пор придерживался значительно более твердой линии поведения, чем его начальник, тоже посоветовал повернуть назад. Захват Никосии, указал он, будет означать значительное увеличение количества бойцов для турецкого флота и соответствующий подъем боевого духа врага — как раз в наиболее неподходящий момент, когда команды союзников все более и более впадали в уныние. Колонна согласился с ним; так же, с сожалением и неохотой, поступил и старый Джироламо Дзане. Только один голос прозвучал в поддержку продолжения похода: Себастьяно Веньер возразил, что как ни сильны могут быть турки, на следующий год они почти наверняка будут намного сильнее — когда, кстати, союзники вряд ли смогут собрать больше двухсот кораблей, чтобы ударить по ним.

Это были смелые слова, но они никого не убедили; и могучий флот, несущий знамена христианства, повернулся кругом и направился домой, ни разу не увидев врага. В почти жалкой попытке спасти последние крупицы своей репутации бедняга Дзане предложил, чтобы союзники хотя бы попытались причинить ущерб вражеской территории по пути назад; но снова его надежды саботировал Дориа, которому не терпелось добраться до дома. К тому времени, когда Дзане достиг Корфу 17 ноября — по пути сделав остановку на Крите, — на его кораблях вспыхнула новая эпидемия, и сам он был сломлен морально и физически. Не имея даже мужества вернуться домой, он написал в сенат, прося освободить его от должности. Его просьба было удовлетворена, и 13 декабря вместо него генерал-капитаном был назначен Себастьяно Веньер.

Так закончился один из самых унизительных эпизодов в истории Венеции. Если оставить в стороне доводы, что, имея в своем распоряжении три четверти от объединенного флота, венецианцам не следовало терять время, ожидая союзников, а нужно было в июне поспешить и продолжить поход в одиночестве, то по справедливости они не могли нести ответственность за неудачу; но также они не могли избежать своей доли позора, большая часть которого пала на невиновного старика Джироламо Дзане. В начале 1571 года ему было приказано вернуться в Венецию, а в следующем году — причина промедления неизвестна — он предстал перед Советом десяти, чтобы ответить по нескольким серьезным обвинениям, связанным с его поведением во время экспедиции. После долгого расследования он был оправдан — но слишком поздно. В сентябре 1572 года Дзане умер в тюрьме.

Судьба Джан Андреа Дориа была иной. Филипп II неизбежно узнал о резком осуждении, которое вызвал его адмирал; более того, папа Пий, получив доклад Колонны, послал королю официальную письменную жалобу. Но Филипп предпочел не придать этому значения. Дориа точно выполнил свои инструкции и был вознагражден немедленным произведением в чин генерала, с превосходством в ранге над всеми командующими флотов Испании, Неаполя и Сицилии — на этой должности он принес еще больше вреда христианскому делу, прежде чем его не стоящая подражания карьера завершилась.

К 1570 году Венеция удерживала Кипр уже восемьдесят один год. Королеву Екатерину сменил венецианский правитель, который носил звание лейтенанта: ему и двум его советникам — эти трое, известные как ректоры, были кипрским эквивалентом синьории — фактически принадлежала вся гражданская власть. Кроме того, был еще местный Большой совет, в который входила вся аристократия острова в возрасте старше двадцати пяти лет, и вдобавок некоторое число тех постоянно проживающих венецианцев, которые там обосновались; из этих последних аристократы избирались в совет сразу, остальные — при условии, что они не являлись ремесленниками — могли купить себе места после пяти лет постоянного проживания. Но функции совета были в основном избирательными, и даже в этом случае его решения должны были получить подтверждение ректоров.

Тогда как гражданское правительство находилось в Никосии, военный штаб находился в Фамагусте. Там располагался постоянный гарнизон из пехоты и кавалерии и базировался флот, командовал ими венецианский капитан — хотя во время войны его мог заменить проведитор-генерал, специально присланный из Венеции, чтобы принять на себя верховную власть. Фамагуста, в отличие от Никосии, была хорошо укреплена. Кроме того, исторически это был главный порт острова, хотя к 1570 году Салина (современная Ларнака) опередила его по торговому грузообороту.

Все население Кипра составляло около 160 000 человек и все еще жило при анахроничном феодальном строе, который республика почти не пыталась изменить. Во главе стояла аристократия, частично венецианская, но по большей части состоявшая из потомков семей французских крестоносцев, как, например, бывший королевский род Лузиньянов. Большая часть земель принадлежала им, но поскольку действовало право первородства, то постоянно росло число не имеющих собственности младших сыновей, которые часто создавали трудности правительству. Внизу общественной лестницы были крестьяне, многие из которых все еще были фактически крепостными и были обязаны служить своим хозяевам два дня в неделю. Для них, несмотря на исключительную плодородность острова, жизнь была борьбой за существование, и притеснения были ее неотъемлемой частью. Между этими двумя классами находились купечество и городская буржуазия — левантийская смесь греков, венецианцев, армян, сирийцев, коптов и евреев.

В общем, Кипром было нелегко управлять; и надо признать, что венецианцы — чье собственное управление было чудом и предметом зависти цивилизованного мира — могли бы править островом намного лучше, чем они это делали. Возможно, очень строгие требования, предъявляемые к ним дома, усилили искушение набить свой карман, как только они оказались на безопасном расстоянии от республики. Кроме того, вероятно, на них повлияла всеобщая атмосфера продажности, которая, как нам известно, царила на острове задолго до того, как он перешел под власть Венеции. Что несомненно, так это то, что ко времени, когда турки высадились на Кипр летом 1570 года, Венеция приобрела мрачную репутацию дурного управления и коррумпированности и совсем утратила популярность среди своих кипрских подданных. Даже богатые аристократы, как бы сильно они ни угнетали собственных крестьян, протестовали против способов, с помощью которых, как они видели, республика обогащалась за счет острова, а ее официальные представители, хотя и менее открыто, делали то же самое. Кроме того, аристократов возмущало отсутствие у них какой-либо реальной власти. Другие слои населения, попроще, ощущали то же самое. Многие действительно верили, что любая смена правления будет только к лучшему — мнение, которое было не лишено смысла, когда наступил момент кризиса.