Битва двух империй. 1805-1812 - читать онлайн книгу. Автор: Олег Соколов cтр.№ 148

Известно письмо принца Евгения Богарне, командующего 4-м корпусом и всей центральной группировкой Великой Армии, от 27 мая 1812 года. Накануне Нарбонн проехал через расположение корпуса Евгения Богарне и почти наверняка встречался с принцем, хотя бы для того, чтобы оказать ему должное почтение.

«Я получил вчера, — пишет принц Евгений, — новости о русских. Кажется, они боятся предстоящей борьбы и знают, что будут разбиты. Говорят даже, что они готовы пойти на большие уступки без боя» . Это почти точно повторяет то, что было написано в рапорте генерал-адъютанта, но можно допустить, что в разговоре с принцем Нарбонн был ещё более оптимистичен.

Правда, письмо Евгений Богарне адресовал своей жене, и поэтому ясно, что он старался придать посланию мажорный тон, однако эта уверенность в своих силах и в том, что неприятель трепещет, ощущается во всей корреспонденции принца.

В другом своем послании (от 1 июня) он пишет: «Война не может быть долгой и продлится не долее сентября» , в следующем (от 5 июня): «У нас будет время закончить войну до зимы. У русских не хватает продовольствия, и, что удивительно, из их армии дезертируют даже казаки» .

И, наконец, 8 июня Евгений констатирует: «Мы видим с удовольствием, что решающий момент уже близко, и все быстро закончится. Я радуюсь надежде, что все завершится до зимы после двух-трех мощных ударов» .

Несколько ранее жена вестфальского короля Жерома Бонапарта, командующего правофланговой группировкой Великой Армии, записала в своем дневнике: «Король (Жером) получил депеши от господина Буша, своего посла в Петербурге. Тот пишет, что в России царит растерянность и те, кто еще недавно произносил против нас злобные речи, сейчас выступают за сохранение мира любой ценой» .

Обратим внимание, что цитируемые отрывки написаны были накануне войны, а не год и не 50 лет спустя. Их авторы принадлежали, без сомнения, к наиболее информированным людям той эпохи. Евгений Богарне был не только командиром центральной группировки войск, но и приемным сыном императора, а Екатерина — не только королевой Вестфальской, но и невесткой Наполеона и одновременно племянницей вдовствующей российской императрицы Марии Федоровны (Мария Федоровна, в девичестве София Мария Доротея Августа Луиза фон Вюртемберг, приходилась сестрой королю Вюртемберга, отца Екатерины) и двоюродной сестрой Александра I. Что касается Чарторыйского, его представлять нет необходимости.

Возвращаясь к миссии Нарбонна, нужно отметить, что, если бы Александр действительно вздумал говорить фразы, подобные тем, которые можно прочитать у Вильмена или у Сегюра, он подверг бы себя огромной опасности. Вдруг Наполеон действительно серьезно отнесся бы к этим словам? Ведь, хотя император французов не мог уже избежать войны, он вполне мог перестроить свою стратегию и от наступления сразу всей огромной массой войск мог перейти к стратегии осторожного продвижения частью сил с оставлением позади огромных резервов. Мог обратить гораздо больше внимания на политические способы борьбы, начать с декларации о восстановлении Речи Посполитой в старых границах, а то и пойти еще дальше — взять да издать манифест об освобождении русских крепостных. Тогда царю вряд ли удалось бы вернуться с берегов Берингова пролива, куда он якобы собирался отступать!

Наполеон не желал вести тотальной войны именно потому, что был уверен, что в скором времени все закончится миром (конечно, выгодным для него), и поэтому совершенно не следует рубить все концы и лишать себя возможности договориться с аристократической верхушкой России. Он не сомневался, что победит и так, чисто военными способами, и даже в вопросе о восстановлении Польши, хотя он его и решил для себя положительно, оставался крайне осторожным.

Но ведь именно тотальной войны с социальным подтекстом на территории Российской империи как огня боялась русская аристократия! Вот что писала уже известная нам губернаторша: «Общее желание всех, чтобы шли вперед и предупредили бы Наполеона в Пруссии… тем паче, что пограничныя наши губернии — польския и немецкия, и что Наполеон может в них получить и продовольствие, и встречать конспирацию; боятся также, что когда он приблизится к русским губерниям и объявит крестьян вольными, то может легко сделаться возмущение, но что до этого Фулю, Армфельду и прочим!»

Мы неслучайно так подробно рассмотрели вопрос результатов миссии Нарбонна и её представления в мемуарах и в подлинных документах того времени. В этом эпизоде ярко отразились те искажения до неузнаваемости, представления с точностью до наоборот того, что было, того, что планировали, того, что чувствовали люди накануне грандиозной войны.

Кроме встречи с Нарбонном, в Дрездене незадолго до своего отъезда император побеседовал еще с одним человеком, которому было суждено сыграть известную роль в предстоящих событиях. Это был уже не раз упомянутый нами аббат де Прадт, архиепископ Мехельнский. Тот самый, который заявил без обиняков: «Я спас мир, и с этим титулом я могу навсегда надеяться на его признательность и блага». Конечно, самовлюбленный сибаритствующий аббат брал на себя слишком многое, заявляя о своей решающей роли в гибели наполеоновской империи, но действительно, руку он к этому приложил.

Наполеону был необходим официальный представитель в герцогстве Варшавском, который должен был исполнить важную роль: с одной стороны, разжечь энтузиазм поляков, с другой стороны, не слишком много им обещать. Иными словами, хитрый дипломат, но одновременно и человек, умеющий произносить и цветистые речи, не лишенный энтузиазма и определенной харизмы. В Варшаве уже был наполеоновский представитель — барон Биньон, но Наполеону казалось, что этот умелый дипломат и неплохой руководитель разведки является слишком некрупной фигурой для того, чтобы воздействовать на воображение поляков.

Непонятно, почему выбор императора пал на аббата де Прадта, который занимал пост духовника императора и исполнял ряд дипломатических поручений. Наполеон считал, что духовный сан де Прадта сыграет положительную роль в стране, где так сильна католическая религия, а изворотливость поможет избежать слишком серьёзных обязательств перед поляками.

Однако выбор императора оказался, вне всякого сомнения, чудовищным просчетом. Аббат де Прадт, может быть и способный выполнять мелкие поручения, оказался на высоком посту жалкой пародией на Талейрана, всеми пороками которого он обладал, не обладая при этом ни единым его достоинством. Все современники единодушно заклеймили бездарное поведение аббата в Варшавском герцогстве. Графиня Потоцкая выразила общее мнение, написав о нем: «Во всем блеске, присущем представителю великой нации и могущественного государя, к нам явился господин де Прадт, показавшийся нам таким ничтожным и вульгарным из-за своей напыщенности и высокомерия. Он все время говорил о своем хозяйстве, кухарке, за которой послал в Париж… болтал без передышки, рассказывал избитые анекдоты, смеялся над благородными и восторженными чувствами, которых не понимал, и обнаруживал полное отсутствие достоинства и такта» .

Сделав это неудачное назначение и побеседовав с Нарбонном, Наполеон подготовился к отъезду. Екатерина Вестфальская записала в своем дневнике: «Он попрощался с каждым двором по отдельности, он поговорил с каждым королем, с каждым принцем, королевой или принцессой, и все, мужчины и женщины, короли или нет, заплакали, прощаясь с ним. Император был тоже глубоко растроган. Этот отъезд был настоящим несчастьем. Я никогда его не забуду. Пусть же Господь хранит его! И пусть как можно скорее он вернется к нам с триумфом!»