Тур - воин вереска - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Михайлович Зайцев cтр.№ 61

...Отзвуки этой схватки далеко были слышны. Местный люд праздновал добрую весть, щедрыми струями в корчмах лились пиво и вино; ясновельможные шляхтичи жали друг другу руки и расписывали в письмах и хрониках подвиг скромных людей, скрывающих свои имена и лица, но высоко поднимающих собственное превосходство над сильным врагом. Не дождался отряда драгун король Карл, в досаде кусал губы и выговаривал генералам: в отрыве от родины каждый солдат на особом счету. В удивлении царь Пётр поднимал чёрную бровь, глядел на карту, расстеленную на гвардейском барабане, и в сплетении извилистых речек и дорог искал место, где достоинство человеческое ещё в цене; принимал к сведению русский государь: в безобидном литовском краю, по которому ходили, как хотели, вдруг появилась некая сила; велика ли она и что от неё ждать? не ударит ли она в спину в самый неподходящий час?..

Люди из славной дружины Тура с гордостью именовали себя «турьими детьми» или «турьими братьями». И хотя в схватках на дорогах и в лесах гибло их немало, недостатка в них не было. Много в простом народе честных, совестливых людей. Одеты они были — кто во что горазд. Но в последнее время появились на них добротные шведские сапоги, камзолы и ремни. Кажется, нет надобности объяснять — откуда!.. Вместо кос и рогатин держали они уже крепко в руках шведские и русские шпаги, сабли казацкие и польские, пики, пистолеты и ружья. Славили Тура, отца своего или брата, словом славили и делом. Многие ему подражали. Тоже надевали шлемы из черепов — коровьих и бычьих, устрашающих шлемов, — набрасывали на плечи коровьи шкуры, всё больше чёрные... И бывало порой не понять — где, в каком лесу нашёл временное пристанище настоящий гордый Тур и в каком овраге он, именно он устроил засаду.

Тур уже, казалось, был везде. Округа полнилась Турами — могучими, славными, справедливыми ратоборцами, защитниками слабых и угнетённых. Многие из местных с уверенностью говорили, ибо откуда-то знали наверняка, что настоящий Тур — дворянин. И знали, какой он. Властный, умный, немногословный, щедрый. Цену своему слову знает. Скажет — как отрезано. Никто не смел его ослушаться. Иные предполагали, что герой этот, лесной призрак, народный рыцарь, происходил из семейства Туров, которые владели землями под самым Могилёвом. Но в этом уверенности не было, ибо никто ещё с гордого Тура шлема не снимал.

А в народе говорили, что когда Тур во гневе, у него из-под шлема глаза красно горят, прямо углями, жаром пышут, а из ноздрей пар валит. Одно слово — Люцифер. А если и не сам Люцифер, то в союзе с нечистым. На всякий случай побаивались, и когда видели его, уже издалека тихонечко крестились; боязливые обходили его стороной. Не знали точно — тот ли самый это справедливый и милосердный к простолюдину Тур, поскольку было уж Туров несколько. Рассказывали, что когда настоящий Тур спокоен, он добр; и вообще — у него мягкое сердце; и когда герой в добром расположении духа, не только людям, соратникам его и друзьям хорошо, но даже и зверью лесному, и даже птицы возле него так и вьются и заливаются прекрасными песнями и щебетом.

Сказки это, наверное, были...

В тысячный раз задавали друг другу вопрос: зачем Тур прячет лик свой. Ответы были разные. Но чаще такой был ответ у простого человека: верно, родные люди у него есть; быть может, даже где-то неподалёку они; и не хочет он им навредить, не хочет, чтобы им мстили, чтобы их обидели. И вновь озирались по сторонам, по поместьям, по известным шляхетским родам. И в семействе Контовтов высматривали, у них хватало молодых и статных, справедливых сердцем мужчин; и из Соколов можно было похожих найти — горделивой статью, милосердной повадкой и белыми, хотя и крепкими руками; и среди Борейко достойные нашлись бы, и у Белозоров не запятнана, бела честь, и у Скарбеков честь блестит серебром, и Монтвиды хороши; живут исстари в здешних землях и иные славные роды: вот, например, Волки, люди страстные, горячие, или Около-Кулак — их попробуй обидь — спуску не дадут...

Но мы на Тура отвлеклись. Как на героя не отвлечься!.. А говорили о том, что недостатка в людях у Тура не было. И то верно: всяк, кто уважает себя, от бедности бежит, всяк, кто ищет себе достойного будущего, прибивается к сильному. Со всех сторон прибивался к славному Туру, к герою, народ. Многовековая бедность, полнейшее обнищание вследствие каждодневных поборов, среди которых — панщина, толоки, чинши и оброки ^[66], и откровенных гвалтов-грабежей, штрафов, повинностей по ремонту дорог и перевозке грузов, заготовке сена и пр., — духовное и нравственное одичание, голод, вши и блохи, повальные болезни, невыносимые тяготы войны и наконец — смерть повсюду... Люди просто обращались в скотов. Всё меньше было крестьян путных и панцирных, когда-то зажиточных, наделённых землёй, всё реже можно было встретить в деревнях ремесленников — кузнецов, горшечников, конюхов и др. — и тяглых с осадными было днём с огнём не сыскать, а стали все на одно лицо, лицо смазанное, лишённое ясных человеческих, а с ними и божественных (ибо сказано: по образу и подобию) черт, лицо нищего — огородника, халупника, кутника ^[67], и пропитание добывали, не покрикивая на лошадку «но-о-о, родимая, давай-давай!», а сложив горстью ладонь, осеняя крестным знамением чёрную, костлявую грудь и подтягивая жалобно «Христа ради!..»

Понятно, что, сорванные ветрами лишений и бедствий, шатались в вынужденной праздности по дорогам и лесам белорусских земель нищие скитальцы — тысячи, десятки тысяч бродяг. То просили они милостыню, сидя дармоедами на обочинах, у обетных крестов и на папертях, а то, совсем оголодав, занимались на больших дорогах разбоем. Многие из лихих людей прибивались к Туру и каждодневно пополняли его дружину. Познавшие беды и смерть, потерявшие и имущество, и близких, многие и сами сильные, подчинялись они безропотно ещё более сильному, ибо, едва только видели его, сразу нутром чувствовали, что не подчиняться такому нельзя. Вливались в дружину его, давали клятву — самую страшную из клятв — они призывали гром и гнев Небесный на голову свою, если подведут, если предадут брата; по старинному обычаю они писали клятву кровью на бересте, запоминали её, прочитав тридцать три раза, потом сжигали, а пепел закапывали...

И хотя уж подкатывала зима и становилось под небесами, под тучами всё темнее и темнее, в глазах, в умах у людей посветлело, поскольку увидели они, что не беззащитны, что есть с достоинством и честью защитник у них и в домах их есть место надежде, а в сердце — есть место для веры. Примученные тяготами скотской, подчинённой жизни, вековым унижением, гибельным лихолетьем войны, увидели люди ясный «свет в окне» и, воодушевлённые надеждой на улучшение жизни, верой в справедливость, готовую, наконец, восторжествовать, подняли они головы.