– Давайте просто подарим ей яйцо, – умоляюще начал Бен. Он, конечно, боялся ведьмы, но все-таки ему было ее немножко жалко. – Тут такая куча птичьих яиц. Наверняка найдется одно ей по вкусу. А за это она нас оставит в покое.
– Умненький мальчик, – ядовито прошипела ведьма.
– Яйцо? – недоумевающе переспросила Констанция.
– Мне мама рассказывала про ведьм и яичную скорлупу.
– Не побоюсь сказать, мама твоя – умная женщина, если про такое знает, – вставила ведьма.
– С вашей стороны было бы умнее не нападать на Бена, – добавила Констанция. – Он уже дважды пытался вас защитить.
– Может, и перестану, если дадите яйцо.
Констанция рассердилась:
– Вы еще пытаетесь торговаться!
– Пойдемте взглянем на коллекцию яиц, – примирительно предложил гиппопотам. – Можно счесть яйцо компенсацией ущерба за несправедливое заключение – и обсудить другие условия.
– Я сильно сомневаюсь, что это заключение было несправедливым, – язвительно сказала Констанция, но покорно пошла вслед за сычом, землеройкой и гиппопотамом.
Бен завершал процессию. Он рад был вырваться из комнаты, наполненной туманом. Клочки тумана еще таились по углам и у двери в зал насекомых, но теперь он словно притих, как и сама ведьма. А вот в зале с птичьими яйцами тумана и следа не было.
Ведьма принялась внимательно осматривать витрину. Она пристально оглядела яйца певчих птичек, каштаново-медовое в крапинку яйцо ястреба, голубовато-белое яйцо гагарки. Она вытянула острый носик, чтобы быть поближе к ржаво-коричневому крапчатому яйцу страуса эму. Но в конце концов ведьма выбрала самое большое яйцо – огромное яйцо вымершей слоновой птицы.
– Вот это! – заявила она с загоревшимися от жадности глазами.
– Самое лучшее во всей коллекции! – запротестовала Констанция. – Самое редкое!
– Я тоже самая лучшая и самая редкая. Вы не можете отрицать моего права на компенсацию ущерба.
– Компенсацию… – гневно выдохнула Констанция. – Я не расстанусь с экспонатом, пока не услышу твердого обещания, что никого не обратят в долгоносиков и…
– Клянусь!
– Нет, я еще не кончила. Обещайте, что с Беном ничего не случится. И что вы избавите нас от этого тумана. Я хочу, чтобы мой музей вернулся в свой нормальный вид. И чтобы…
Речь Констанции прервалась стоном ведьмы:
– Я не могу! Никто не может! Первозданную магию отменить нельзя. Обещаю больше не вытворять ничего такого, но тот туман, который уже есть, должен сам собой рассеяться – когда время придет.
– Боюсь, что это правда, – подтвердил сыч, устроившийся на крышке витрины с яйцами.
– Но она же сама его сотворила, – возразила землеройка.
– Раз проливши молоко, обратно в бутылку его не соберешь, – объяснила ведьма.
– Лужу можно вытереть, – парировала Констанция.
У ведьмы был кислый вид.
– Я способна сотворить дюжину невозможных вещей, но рассеять магический туман не в моих силах. Не могу, и все! Подождите немножко, и он сам рассеется.
– И сколько ждать?
– Он растает в ярком солнечном свете, – хмыкнула ведьма. Все обернулись к окну, а там – только тусклые февральские сумерки.
– В это время года солнца не скоро дождешься, – вздохнула Констанция.
– Хотите, чтобы я ждала здесь с вами, или поверите мне на слово и отпустите? Отдайте яйцо, и я тут же исчезну, моргнуть не успеете.
– А с чего нам верить вам на слово? – спросила Констанция.
– Проблемы с доверием бывают только у дурных людей, – подмигнула ей ведьма. – Я же вам слово дала. Вы что, во мне сомневаетесь?
– Именно.
Гиппопотам повернулся к Констанции:
– Не судите, да не судимы будете.
– Ну пожалуйста, – взмолился Бен.
Ведьма ядовито улыбнулась.
Констанция закатила глаза. Похоже, она снова разозлилась:
– Не нравится мне этот план.
Но ей ничего не оставалось, как сдаться. Она отперла витрину, и ведьма с жуком без промедления нырнули внутрь.
Забравшись в витрину, оба промаршировали вдоль ряда экспонатов, пока не добрались до дальнего конца, где гордо красовалось яйцо вымершей слоновьей птицы. По сравнению с яйцом ведьма казалась совсем малюсенькой, но она встала на спину жука и принялась что-то мурлыкать своей награде, будто яйцо было живым существом. Она его и охаживала, и оглаживала, как барышник только что купленную лошадку. Скорлупа была старая, вся в трещинках, но под руками ведьмы она снова склеивалась и разглаживалась. Даже цвет побелел, и там, где ведьма касалась яйца, оно становилось все глаже, все новее, все крепче, словно его только что снесли.
Да и сама ведьма теперь заметно оправилась, она тоже набиралась сил от яйца. Ведьма вскочила на жука, и они понеслись – против часовой стрелки – вокруг яйца. Один круг, другой. А на третьем круге ведьма протянула руку и коснулась скорлупы ногтем указательного пальца левой руки. Там, где острый ноготь царапал поверхность, появлялась круговая трещинка, и скоро верхняя часть скорлупы откинулась, как крышка. Внутри яйца что-то светилось перламутровым светом. Но в яйце ничего не было, и ведьма с жуком влетели прямо внутрь. Тут гигантская скорлупа зашаталась на подставке и принялась кружиться вокруг собственной оси.
Тихо, как мышка, Констанция подкралась к витрине, захлопнула ее и заперла на ключ.
– Уж не знаю, что они задумали, но так просто им отсюда не выбраться, – она сложила руки на груди и взглянула на Бена. – А тебе давно пора домой. Пока еще в какую-нибудь переделку не угодил. Я же тебе давно велела отправляться восвояси.
Бен только хотел объяснить, почему он здесь, но тут случилась еще одна неприятность.
Открылись наружные двери, и кто-то вошел в музей. Ничего удивительного – музей открыт для посетителей, любой может войти. Странно, что до сих пор никого не было.
Леон спрыгнул на пол и исчез.
Посетительница прокричала от двери:
– Есть тут кто?
Всего три слова, но все сразу узнали голос.
Тара Лед.