Игра в «Потрошителя» - читать онлайн книгу. Автор: Исабель Альенде cтр.№ 38

Денизе было шестьдесят лет, она уверяла, что еще жива благодаря Холистической клинике, где ей вернули здоровье и оптимизм после несчастного случая, когда она получила переломы в шести местах и сотрясение мозга. В клинике она, убежденная анархистка, выплескивала все свои обиды, как политического, так и социального характера, и получала достаточно позитивной энергии, чтобы поддерживать в себе боевой дух до следующего визита. Целители души относились к ней с огромной нежностью, даже Матеуш Перейра, хотя художества Денизы и приводили его в замешательство. Сам он широкими мазками кричащих красок изображал на огромных холстах страдания живых существ, а Дениза рисовала цыплят и ягнят; она, конечно, жила на ферме, возделывая землю и разводя скот, но такие картинки никак не вязались с ее характером амазонки. Несмотря на различия в стиле, уроки проходили легко и весело. Дениза каждый раз платила ему пятьдесят долларов, которые Перейра принимал с чувством вины, потому что за три года она научилась только грунтовать холст да мыть кисти. На Рождество она дарила картины всем своим друзьям, включая целителей души: у Индианы в гараже отца скопилась изрядная коллекция курочек и овечек, а Юмико принимала подарок обеими руками, кланяясь в пояс, согласно японскому этикету, но потом незаметно избавлялась от полотна. Только Дэвид Макки ценил эту живопись по достоинству и украшал ею стены своего кабинета, ведь он был ветеринаром по специальности, хотя и добился в гомеопатии столь заметных результатов, что все его клиенты принадлежали к человеческому роду, кроме собачки с ревматизмом, которая лечилась также и у Индианы.

Это Райан Миллер и Педро Аларкон в первый раз привели Денизу Уэст в Холистическую клинику и препоручили заботам Индианы в надежде, что та сможет ей помочь. Дениза и Аларкон были близкими друзьями, даже любовниками короткое время, хотя ни тот ни другая об этом не упоминали, делая вид, будто все позабыли. Кости у Денизы срослись после нескольких сложных операций, но колени и бедра оставались слабыми, и не проходило неприятное ощущение, будто в спинной хребет воткнут наконечник копья; это, однако, ничуть не умаляло ее активности, она боролась с болью, горстями глотая аспирин и время от времени прикладываясь к джину. Изнуренная бессонницей, она злилась на весь мир, пока объединенные усилия целителей души и учителя живописи не сотворили чудо, вернув ей радость жизни и веселый нрав, который пленил когда-то Педро Аларкона.

В этот понедельник после сеанса с Индианой Дениза, испустив счастливый вздох, слезла с кушетки, надела вельветовые штаны, рубашку лесоруба и мужские ботинки, которые всегда носила, и решила подождать Райана Миллера: его сеанс был следующим. Благодаря холистическим процедурам она могла подняться на третий этаж, держась за перила в стиле ар-деко, но только не на чердак по корабельному трапу, который туда вел, так что урок живописи проходил в кабинете номер три, который пустовал уже несколько лет. Владелец дома, китаец, так и не смог найти съемщика, потому что двое предыдущих покончили с собой: первый благопристойно повесился, а второй выстрелил себе в голову из пистолета, со всеми последующими ужасами в виде крови и мозгов. Не один представитель альтернативной медицины интересовался помещением, расположенным в центре, к тому же в престижной Холистической клинике, но отступался, услышав историю. По Норт-Бич ходили слухи, будто в кабинете номер три маются души самоубийц, но Перейра, который жил в здании, ни разу не заметил ничего сверхъестественного.

Райан Миллер, который приходил к Индиане по понедельникам, нередко после сеанса заходил за Денизой, забирал ее с урока живописи и провожал до грузовика. Ему тоже выпало счастье получать к Рождеству картины маслом, изображающие домашнюю скотину; живопись эта отправлялась на ежегодный аукцион в приют для женщин, пострадавших от насилия, и там оценивалась по достоинству.

Миллер вышел из кабинета Индианы, примиренный с миром и самим собой, душа хранила ее образ, тело до сих пор ощущало прикосновения ее рук. В коридоре он столкнулся с Кэрол Андеруотер, которую несколько раз встречал в клинике.

— Как вы себя чувствуете, мадам? — спросил он из вежливости, хотя заранее знал, каким будет ответ.

— Мой рак при мне, но еще жива, как видите.

После сеанса с Миллером безмятежное спокойствие, в которое погружалась Индиана во время работы, всецело сосредоточиваясь на стремлении излечить, оставило ее: вернулась грусть обманутой любви и смутное, настороженное ощущение, что за ней наблюдают, от которого она никак не могла отделаться. Через несколько часов после того, как она рассталась с возлюбленным в парке, досада прошла, ее сменила боль утраты: никогда еще Индиана так не плакала из-за любви. Она спрашивала себя, как можно было не заметить признаков разлада. Алан имел отсутствующий вид, был озабочен и угнетен, они отдалились друг от друга. Вместо того чтобы выяснить, в чем дело, она решила предоставить ему время и простор для размышлений, даже не подозревая, что причиной всему — другая женщина. Индиана собрала простыни и полотенца, навела порядок в своем кабинетике и, как обычно, сделала пару записей относительно состояния здоровья Денизы Уэст и Райана Миллера.

В этот день настала очередь Кэрол Андеруотер утешать Индиану — что-то новенькое в их дружбе, в которой роль жертвы играла Кэрол. О разрыве с Келлером она узнала в воскресенье: позвонила Индиане, чтобы пригласить ее в кино, заметила, что та чем-то расстроена, и заставила излить душу. Индиана увидела, как Кэрол входит в кабинет, держа корзинку под мышкой, и ее растрогала доброта этой женщины, которая не сегодня завтра умрет и, уж конечно, имеет больше причин впасть в отчаяние, а она, молодая и здоровая, к стыду своему, столько раз теряла терпение, общаясь с больным человеком. Глядя, как Кэрол уселась на стул в приемной — тяжелая юбка, землистого цвета пиджак, платок на голове и корзинка на коленях, — Индиана решила, что, когда закончится курс радиотерапии и больная почувствует себя лучше, надо будет пройтись с ней по магазинам секонд-хэнд и купить ей вместо этого старушечьего наряда что-нибудь более яркое и женственное. Индиана любила такие магазины, считала себя экспертом по части поношенного платья: опытным глазом она тотчас же замечала в груде никчемного тряпья бесценные сокровища, например туфли из змеиной кожи, верх элегантности, а носить их можно без угрызений совести: ни с какой рептилии не сдирали шкуру — туфли были из пластика, сделанные на Тайване.

— Мне так жаль тебя, Индиана. Знаю, ты страдаешь, но скоро сама убедишься, как тебе повезло. Ты достойна гораздо лучшего мужчины, чем Алан Келлер, — проговорила Кэрол.

Голос у нее был прерывистый, ломкий, она говорила шепотом, с судорожными придыханиями, будто ей не хватает воздуха или мешаются мысли: голос глупой блондинки из старого кино в теле балканской крестьянки, как описал это Алан Келлер, увидав ее один-единственный раз, когда все трое встретились в кафе «Россини». Индиане приходилось делать усилие, чтобы разобрать слова; она вслушивалась с плохо скрываемым раздражением — но, вероятно, такая манера говорить связана с болезнью, возможно, у Кэрол повреждены голосовые связки.

— Поверь, Индиана, Келлер не подходит тебе.

— Ах, Кэрол, когда любишь, не думаешь, подходит тебе человек или нет. Мы с Аланом встречались четыре года и были счастливы, по крайней мере, мне так казалось.